– Вы говорите не о глобализации, а об унитаризме.
– Сейчас не время играть словами.
– Недоразумение как раз в этом. Ваш мир, в котором только один цвет, один флаг, один вождь, это и есть унитаризм.
– А тем временем чернь всего мира регулярно выходит на улицы, выступая против глобализации.
– Самое смешное, что вам удалось направить эти протесты как раз против глобализации, которая является вашим злейшим врагом. Вы нарочно вносите путаницу в умы, чтобы ловить рыбку в мутной воде. Глобализация – это бушмен, который смотрит телевизор, или калифорниец, занимающийся восточной медитацией. Это единственно возможная точка зрения. Мы погибнем, если скатимся к унитаризму или воздвигнем непреодолимые преграды между различными народами планеты.
– Довольно миленькая тирада для того, кто безучастно относится к делам мира!
– Безучастность к делам мира не мешает трезво мыслить. Знание его правил как раз и помогло мне разгадать ваши махинации. Расскажите-ка о бойне.
– О какой бойне?
– В Фэрбэнксе.
– А! Ну… эта драма нанесла еще один тяжелый удар по проекту «Лазарь», который, как вам сообщил О'Брайен, пошатнулся в тысяча девятьсот девяносто шестом году из-за смерти Патрика Колдуина.
– Что побудило Флетчера и Гровена продолжить свои эксперименты, несмотря на это убийство?
– Почти неограниченные средства, которые мы предоставили в их распоряжение, и пороки, благодаря которым мы обратили внимание на этих ученых.
– Пороки?
– Флетчер и Гровен были гениями. Но беспутными в своей частной жизни. Нам легко было надавить на них, если не шантажировать. Ставка была так высока, что нас ничто не останавливало. После того несчастного случая в девяносто шестом году мы даже устроили для них Нобелевскую премию, чтобы вернуть им доверие среди ученых.
– И как вы этого добились?
– Тогдашний президент комитета по Нобелевским премиям тоже состоял в нашем обществе.
– Где же во всем этом демократия?
– Нигде. Как вы знаете, демократия – это всего лишь диктатура. Большинства над меньшинством. Соединенные Штаты наилучший пример этого.
– Что тогда представляет собой «США-2»?
– Как раз противоположное.
– Зачем было привлекать меня к этому делу?
– Убийство Гровена и Флетчера и шумиха в прессе вокруг проекта «Лазарь» могли вывести следствие к «США-2» и поднять завесу над нашей деятельностью, которую сочли бы оккультной. Я обратился к вам, Натан, из-за ваших способностей. Чтобы вы нашли настоящего преступника раньше, чем возведут напраслину на нашу организацию. Похоже, кто-то хочет нам навредить.
– Этот «кто-то» и подстрелил Клайда?
– Не знаю, что было у Боумана на уме и какого черта он делал в лаборатории. Для того, чтобы вы это выяснили, я вас и вытащил из вашей берлоги. Несомненно одно: Клайд взял верный след. Потому его и устранили.
– Так вы думаете, этим убийством метили в «США-2»?
– Точнее, в нашу философскую концепцию.
– «ЛАЙФ»?
– Да.
– Ваша секта.
– Называйте как вам угодно. Тем не менее «ЛАЙФ» идет наперекор всем религиозным сектантским течениям, поскольку мы пытаемся продлить жизнь земную. Наше спасение в жизни, а не в смерти.
– Что означает «ЛАЙФ»?
– «LIFE Is For Eternity».
[23]
Натан вдруг увидел перед собой не знакомого ему прежде Максвелла: небритого, лихорадочно возбужденного, одержимого идеалом.
– Натан, я могу рассчитывать на вас? Не понимаю, почему вы так упорствуете в расследовании смерти Этьена Шомона. Только теряете драгоценное время.
– У меня на руках вдова, у которой год назад убили мужа. После того как его тело нашел Боуман, оно попало в руки ваших ученых, и те принялись над ним колдовать. Шомон ожил и умер во второй раз от пуль неуловимого убийцы, который выпустил ему в сердце целую обойму, сумев обмануть перед тем бдительность Боумана. Это не пустяки.
– Откуда вы знаете, что Шомон ожил?
– У меня кассета Боумана.
– Что-о?
– Я ее нашел.
– Где она?
– В надежном месте.
– Проклятье, Флетчеру и Гровену удалось-таки оживить Шомона, а вы об этом помалкиваете? Я требую, чтобы вы мне немедленно передали эту кассету.
– Сначала я отправлюсь в Испанию, чтобы допросить единственного свидетеля этого воскресения, который еще способен говорить.
– Натан, отдайте мне кассету.
– Нет, это моя страховка. Пока она у меня, я знаю, что вы на моей стороне. Отныне вы играете со мной честно. Из-за вашей скрытности, Ланс, я принял вас за убийцу.
Натан отхлебнул глоток кофе и встал, чтобы уйти. Максвелл, клокоча от бессильного гнева, проводил его до самых ворот, несмотря на холод. Лав не захотел пожать ему руку. Он давно знал, что этот человек отнюдь не святой, но после недавних откровений в нем стала видна откровенная бесовщина. Максвелл покрывал смертельные опыты на бедняках, истребление сотен видов охраняемых животных, разорение принадлежащих индейцам и эскимосам земель.
– Натан, этого нашего разговора никогда не было. Даже президент Соединенных Штатов не знает о деятельности «США-2». Ему хватило «США-1». Могу я рассчитывать на вас?
Он выклянчивал доверие уже во второй раз за полчаса. Дурной знак.
– Я закончу расследование. Передам вам кассету и назову имя убийцы. После этого ни о чем больше меня не просите.
Натан пошел было прочь, но потом остановился. Он чуть не забыл. Вернулся назад и поставил условие:
– Есть одна вещь, которую вы можете для меня сделать, раз уж у вас столько власти. Дети Алана Броудена снова подались в бега. По вполне веской причине: их отчим Стив Гаррис насиловал Джесси. На этот раз ребятишки ушли окончательно, и ФБР не отыщет их никогда. Договорились?
– Где они?
– Я же вам сказал. Никто не знает.
– Если нужно только это, чтобы придать вам усердия…
– Только это. До свидания, Ланс.
Максвелл смотрел ему вслед и вдруг подумал, что Натан Лав – первый человек, кому он рассказал о «США-2». Это было неосторожно. Но он ему еще нужен.
90
Натан налетал столько воздушных миль, что авиакомпании уже вполне могли бы прокатить его разок бесплатно. После вторжения к Максвеллу он вернулся в Сан-Франциско, к родителям. Оказалось, что Леа и Джесси «гениально» провели время. Сэм смастерил им качели и построил хижину на дереве.
