Глава 9
Белов открыл глаза. Первым, кого он увидел, был он сам. Он,
Александр Белов, улыбался с плаката на стене над его головой, предлагая
избирателям отдать голос за справедливое распределение, счастливую старость и
беззаботное детство своих детей.
Он попытался вздохнуть, но левый бок пронзила острая боль.
Левая рука не двигалась. Ощупав себя правой, он обнаружил, что забинтован от
шеи до живота. Забинтованной оказалась и левая рука.
Он оглядел комнату, в которой лежал. Она напомнила ему
теплушку рабочих-строителей. Но жили здесь определенно не рабочие. Комната
принадлежала скорее всего женщине…
Белов ощутил такую ужасную жажду, словно не пил лет сто…
Рядом, на застеленном яркой скатертью столе стоял кувшин с водой. Белов
потянулся к нему, потерял равновесие и рухнул с топчана на пол. Боль отдалась
во всем теле, и на время он потерял сознание. Когда же очнулся, то
почувствовал, что его поднимают с пола чьи-то руки. Было опять больно, но уже
не так сильно.
– Давай, Федя, заноси ноги. А теперь ложь. Ложь, кому
говорю! – бубнил мужской голос.
– Да осторожнее вы, не полено грузите! – перебил его голос
женский.
И голос этот показался Александру очень знакомым. Но тут он
снова впал в забытье…
Когда Белов проснулся, на столе горела керосиновая лампа. У
окна на грубо сколоченном табурете сидела женщина. Белов попытался повернуться.
При этом топчан, на котором он лежал, издал пронзительный скрип.
Женщина обернулась на звук. Ее профиль Белов не мог спутать
ни с каким другим. Он узнал бы его и в темноте. Или он умер, и это ее призрак?
Они оба призраки! Тогда почему так болят грудь и рука?
– Лена? – то ли спросил, то ли позвал он. Она подошла к
нему.
– Ну, здравствуй, Саша. Вот и свиделись.
Это была она, его первая, а потому незабываемая любовь –
Лена Елисеева… Женщина, которая, как сама судьба, круто повернула его жизнь.
Если бы она не предала его тогда, десять лет назад… А,
собственно, почему предала? Это только в книжках все просто. Свои – чужие,
герои – предатели. Красные хорошие, белые плохие. Потом наоборот…
Не дождалась его – значит дрянь, предательница?! Но ведь
недаром солдаты-срочники говорят, что если девушка дождалась парня из армии, то
это музейная редкость… Нет, в жизни все гораздо сложнее.
А что было бы, если бы и в самом деле Лена не связалась с
Мухой, а дождалась бы возвращения своего Санечки с далеких Памирских гор? Может
быть, закончил бы он горный институт, стал бы геологом, как мечтал. И что бы он
сейчас делал? Прятался бы в экспедициях от голодных взглядов жены и детей? То
есть, – я честно работаю, а мне не платят. Нет, это был не его путь…
Вместо этого случилось то, что случилось. В его жизни
появилась Ольга, потом Ванька. Он стал частью Бригады, а Бригада стала частью
его жизни! И Лене в ней места не осталось! Он вычеркнул ее из памяти,
постарался забыть. Даже думал, что забыл. И только сейчас, когда увидел, понял:
ничто не забыто, как ни банально это звучит…
Белов не сразу сообразил, что не имеет ни малейшего
представления, куда именно он попал.
– Где я? – спросил он. Лена горько усмехнулась.
– Помнишь, в школе пьесу Максима Горького проходили?
"На дне" называется. Вот это оно и есть – дно. Ниже просто некуда.
Ах, Саша-Сашенька! Вот уж кого точно никак не ждала здесь встретить, так это
тебя. И каким же ветром тебя сюда занесло?
Белов попытался восстановить в памяти картины недавнего прошлого…
Мысли разбегались, не желая сосредоточиться на чем-то конкретном. Сплошной
туман и кисель.
– Ни фига не могу вспомнить, – признался он. – Все время
птицы какие-то в голову лезут. Одна белая, другая черная. И серая… И это
почему-то очень важно. Бред, одним словом. Ты лучше о себе расскажи.
Лена встала и прошла к столу. Возле стены стояла закопченная
керосинка. Лена зажгла фитиль и поставила чайник. Потом достала сигареты, сняла
чайник и прикурила от керосинки. Было заметно, что за суетливыми движениями
кроется желание оттянуть начало неприятного разговора. Нужно ли Саше знать, что
с ней произошло? Что было, то быльем поросло…
Молчание затягивалось. Наконец она приняла решение: лучше,
если он узнает ее историю от нее самой, чем от кого-то другого.
– А что обо мне рассказывать? Крутилась, как могла. Денег не
было, а жить хотелось. Подалась на Тверскую. Там он меня и нашел.
– Кто? – не понял Александр.
– Володя Каверин.
"Опять Каверин! Когда же, наконец, он перестанет
попадаться на моем пути"? – с раздражением подумал Александр. Но вслух
сказал только: – И что?
Лена опустила голову и принялась мять в пальцах сигарету.
Только сейчас Белов обратил внимание, что она упорно не поворачивается к нему
правой стороной. Сейчас это стало особенно заметными.
– Повернись, – не попросил, а приказал он. Лена вздрогнула.
– Зачем? А впрочем…
Она посмотрела на него прямо. Впервые с момента их нечаянной
встречи. И Белов увидел, что всю ее правую щеку крест накрест пересекает
глубокий, уродливый шрам.
– Кто это сделал? – спросил он.
– Каверин, – тихо призналась Лена.
– Но за что?
– Он сказал, что в смерти Мухи виновата я. Белов стиснул
зубы от нахлынувшей боли и ярости. Ведь Каверин возомнил себя Богом, творцом
судеб, суперменом… Бог-опер, Опербог!
Если бы он, Саша, мог, то убивал бы этого подонка снова и
снова, и сто, тысячу раз подряд! Если бы это было возможно! Тогда Белов посадил
бы его на цепь и каждый день ножовкой отпиливал бы ему полголовы. И еще кое-что
в придачу.
– А как ты попала сюда? – спросил он. когда немного
успокоившись.
– Меня привел другой наш общий знакомый. Бакена помнишь?
Господи, как давно это было! Александр вспомнил, как одним
ударом отбил у сопливого длинноволосого алкаша охоту клеиться к Лене. Да,
выходит, мир еще теснее, чем о нем думают…
– Он тоже здесь?
– Мотает пятнадцать суток за мелкую хулиганку. На днях
должен выйти.
Белов поморщился. Встреча со старым знакомым не обещала быть
ни томной, ни приятной.
– А как я к тебе попал? – спросил он.
