– Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, – поспешно проговорила
Ольга. – Я только что прилетела… Издалека, чтобы ее увидеть. В какой она
палате?
Женщина несколько стушевалась. Олин эскорт выглядел более
чем внушительно. Охранники с каменными лицами мрачно смотрели на
администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.
– Сурикова? Кажется, она в пятьсот четырнадцатой. Это пятый
этаж.
– Найдем! – блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на
стене.
Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей
наверх. Дизайн коридора ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже.
Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах
висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.
Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга
вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кровать была
пуста: простыни нет, в головах подушка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо
одеяло.
– Наверное, это не та палата… – Ольга беспомощно оглянулась,
все еще не желая верить очевидному.
Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и
опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в
которой лежала Елизавета Андреевна.
Из коридора послышались торопливые шаги: между охранниками,
перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная медсестра, изящная,
интеллигентного вида женщина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно
произнесла:
– Вы к Елизавете Андреевне? Она скончалась час назад.
Приношу вам свои соболезнования. – Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра
подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли
слезы, но она их не замечала.
Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы
Андреевны и ее преклонном возрасте, о том, что врачи очень старались, но так и
не смогли помочь…
Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно –
бабушки нет. Нет самого близкого человека, дорогого ей человека… Оборвалась
последняя связь с тем прежним миром, в котором она жила до знакомства с Сашей
Беловым.
Она вспоминала ее маленькое, покрытое добрыми морщинками
лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по дому… Ольга
сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет
любить. И еще она понимала, что в смерти Елизаветы Андреевны виновата она.
Нельзя было оставлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!
– Оля, что с тобой? Тебе плохо? – Шмидт осторожно дотронулся
до ее плеча и протянул свой носовой платок.
Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он
наклонился, аккуратно коснулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом
вложил его в ее в руку.
– Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А
теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.
– Да, конечно. – Она поднялась и, словно на автопилоте,
направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней…
Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила
свернутое одеяло и взбила подушку, хотя в этом не было никакой надобности…
В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала.
Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда
лучше молчать, чем говорить. Они долго ехали на западную окраину столицы, где
находилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться…
Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой
стоянке у входа в суперсовременную жилую башню из стекла и бетона, с
архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непременным
шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.
Ванька так и не проснулся, и Шмидту пришлось нести его на
руках. Охранники остались в машине.
Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную
высоту. Из окна огромного лестничного холла далеко внизу были видны огни
московских кварталов и длинные цепочки фонарей городского освещения, похожие на
застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт открыл
дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он
осторожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.
– Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое
время. В любом другом месте будет небезопасно.
Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.
– Спальные принадлежности здесь, холодильник забит под
завязку. Если что-то понадобится, мой номер в памяти телефона стоит первым.
Звони. А сейчас не буду вам мешать.
Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в
своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от комментариев. Да
Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с
облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной…
Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз
на огни города. Ее собственная жизнь показалась ей полностью лишенной смысла
перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и
самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью,
если для всех конец один?
Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала
вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его
сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть…
Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и
перенесла его туда из гостиной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о
случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на
пользу не идет, тем более ребенку.
После этого Ольга пошла в ванную. Ни джакузи, ни прохладный
душ не помогли ей расслабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке
висел большой махровый халат – мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не
вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так
велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.
Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не
шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с
малолетним сыном, без мужа, без родственников, без близких, а против нее
ополчилась чуть ли не вся криминальная Москва.
