Позже выяснилось, что от домика остался один фундамент. Да и
вместо обещанной суммы в десять тысяч долларов Феде пришлось довольствоваться
двумя тысячами задатка. Но и с такими деньгами он чувствовал себя богаче
Ротшильда и Креза. Друзья недолго поднимали за Федю тосты и произносили
красивые здравицы. В одно прекрасное утро Федя очнулся на лесополосе с разбитой
головой и без копейки денег. С трудом доковылял железнодорожной линии, где его
и нашел Витек. Так он оказался на свалке…
Конечно, никто из местных не сомневался, что Белов и Сергей
– Серый – одно лицо. Но никому из них и в голову не пришло воспользоваться этой
информацией в личных целях. Не тот контингент подобрался! Через некоторое время
он окончательно стал для них своим.
Он не сразу сделал выбор между своим прежним миром и этим
сообществом бродяг и бомжей. Которые, в отличие от него, не состоялись ни в одном
из качеств, необходимых для успешной жизни в обществе… Зато они были свободны
от всего того, что так достало его в той, нормальной жизни. Свободны от
обязательств, ответственности и правил хорошего тона. Они, как панки, сказали
свое "нет" гигиене, красоте, здоровому образу жизни, соображениям
выгоды. Всему, что составляет основу современного общества! Вот это
"Великое отрицалово", по определению Феди, и затянуло Белова,
показалось ему более справедливым и правильным по отношению к его прежнему миру
и образу жизни. О них он старался не вспоминать.
Однако к одной теме он возвращался постоянно – кто его
заказал? Выводы были неутешительны – скорее всего, это был кто-то из своих.
Думать так ему не хотелось. Всякая борьба надоела и казалась теперь бесцельной,
ибо каждая новая победа только умножала число врагов.
"Федя прав, – думал он, – когда утверждает, что в
человеческом обществе каждый охотник рано или поздно сам становится предметом
охоты". Белов так изменился, вернее, его взгляды так изменились, что он
сам перестал себя узнавать. Ему было стыдно за историю с Кавериным, Бакеном, и
множество других историй, в которых он вел себя, как животное. Одновременно он
понимал, что эта перемена связана с тем, что он выпал из обоймы, из системы, из
всех систем, освободился от них. Он "подсел на волю", как и
большинство живущих на свалке бомжей.
Как-то раз в разговоре с Витысом Саша заметил, что убивая
себе подобных, человек сам теряет право на жизнь. Они как раз в Лениной бытовке
за стаканом водки обсуждали вопрос, надо ли мстить обидчикам или отложить это
дело до Страшного суда, который не известно еще, состоится ли.
Слушая рассуждения Белова, Витек разозлился и вышел из себя.
– Ты не гони! – возмутился он. – Разве ты не хочешь узнать,
кто в тебя стрелял? И мочка-нуть в свое удовольствие? Не поверю!
Белов многозначительно поднял указательный палец и убежденно
сказал.
– Не хочу. Я бы ему за это еще и стакан налил. Понимаешь, я
в тот момент оказался в полном тупике. Хоть сам стреляйся. А тут добрый человек
нашелся. Шмальнул и к вам сюда привез. Я теперь своей жизнью живу, для себя, и
назад возвращаться не собираюсь.
Витек, сидевший на койке Белова, встрепенулся и чуть было не
выплеснул водку на себя.
– Так ты непротивленец, как граф Толстой, стал? Подставляешь
щеку под второй удар? А если тебя не по щеке ударили, а ногу отрубили, что же,
вторую подставлять прикажешь?
Белов в ответ заметил, что если любую мысль доводить до
крайности, ничего из этого, кроме идиотизма, не выйдет. А прощать надо, это
вроде психотерапии, снимает груз с души.
– Знаешь, Серый, – сказал Витек со скептической улыбкой, – о
прощении мне притчу рассказывал отец Дмитрий, священник, с которым я в зиндане
чеченском три месяца сидел. Есть такая былина "Сорок калик со
каликою"…
Так вот, калики это были такие паломники древнерусские, они
ходили ко Гробу Господню в Палестину, поклониться святым местам. Собирались
человек по тридцать, сбрасывались на дорогу в общак. И еще они давали на время
пути обет чистоты, воздержания от плотского общения с женщинами, и взявшего
чужое подряжались закапывать живым в землю. А друг друга они звали братьями,
кстати.
Главный у них был Касьян, его выбрали вроде как атаманом. И
был он молодой такой, красивый парень, паломники вообще люди разные были по
возрасту. Приходят они в Киев на княжий двор, приняли их с почетом, накормили,
а Касьян показался молодой княгине, запала она на него. Князь Владимир был в
отлучке, на охоте. Стала она с парнем заигрывать, на ночь остаться приглашать,
а тот возьми и откажись. Слово, мол, дал, завязал с этим. Княгиня взъелась на
него и решила отомстить: велела своему слуге в Касьянову сумку подложить
драгоценный кубок.
На другое утро нагоняет паломников в чистом поле князь
Владимир, и во время обыска у Касьяна находят этот кубок. Делать нечего, братья
закопали ослушника в землю по плечи, и дальше в путь. А на княгиню в Киеве в
тот же час напала болезнь вроде хронической гангрены: заживо начала гнить, а не
умирает. Смрад пошел такой, что все от нее отвернулись, никто воды подать не
хотел. Возвращается братия через полгода, а Касьян хоть и в земле стоит, да жив
и здоров. Ясное дело, чудо произошло, и не виноват он ни в чем. Приходят они
все вместе в Киев на княжий двор. Касьян к княгине прямым ходом. Сотворил
крестное знамение – болезни как не бывало…
– Понимаешь, Серый, – подвел черту Витек, – не захотел он
мстить, а ведь полгода му-чался в земле по плечи. Я в зиндане сидел, а ему еще
хуже пришлось. Отец Дмитрий говорил, по-христиански Касьян поступил, простил
врага, поэтому и чудо произошло…
– Вот видишь, я том же, – кивнул Саша.
– О том же, да не о том. Это в сказке все добром кончилось.
А с отца Дмитрия духи с живого кожу содрали, хоть и был он вроде того Касьяна.
И записали на видео. Так что их, простить за это?
Белов промолчал. Он к этому времени понял, что каждый
человек сам должен решить этот вопрос: прощать, не прощать. Для своих тридцати
лет он достаточно дров наломал, хватит крови. Пора остановиться…
Глава 19
Однажды в поселке снова показался Бакен. Весь в бинтах, но
злой и несломленный. Он о чем-то долго шептался с Леной, потом еще слонялся по
поселку и расспрашивал о Белове. Толком ничего не узнал, но пообещал, что еще
вернется и за все поквитается.
Узнав об этом, Белов только усмехнулся. Хотя внутренний
голос подсказывал ему, что одним врагом у него стало больше.
Напольные часы в кабинете Зорина пробили полдень.
Специальный порученец Виктора Петровича, бывший сотрудник ФСБ Андрей Литвиненко
заканчивал свой доклад по делу Белова.
