– Ух ты, блин, кровищи-то натекло! – заметил Витек. – Не
зря, видно, эти из "мерседеса". Следы прятали.
Он подхватил мешок и бросил в тлеющий мусор. Пламя охватило
его, раздалось шипение – это испарялась несвернувшаяся кровь…
– Черепушку бы туда еще подбросить, – мечтательно проговорил
Федя. – Как улику. А куда голову Пельменя дели?
– Я бы твою голову подбросил, если бы она у тебя была, –
огрызнулся Витек. – Садись, поехали.
Они занесли раненого на заднее сиденье, Федя сел с ним
рядом, а Витек занял место впереди, рядом со Степанычем. Машина укатила.
На земле, не замеченные друзьями, остались лежать связки
предвыборных плакатов, выброшенные на свалку за ненадобностью. На одних
улыбающийся Александр Белов предлагал избирателям отдать голос именно за него.
На других, с надписью "Криминал рвется к власти", он же целился в
электорат из пистолета. Чуть поодаль валялись плакаты его соперника, кандидата
в депутаты Владимира Каверина.
Глава 2
В советские времена Степаныч – персональный пенсионер
Арсений Степанович Власов – руководил небольшим заводиком по производству
пластмассовых игрушек. В отличие от остальных обитателей свалки, у Степаныча
осталась московская прописка. На пенсию его выгнали в разгар перестройки, чтобы
освободить место для прогрессивного заместителя. К слову сказать, заместитель
свой завод быстро обанкротил и положил в карман кругленькую сумму.
Не утративший энергии Степаныч тем временем пустился в
экономические авантюры. В результате очередного неудачного капиталовложения он
потерял квартиру, но умудрился сохранить комнату в коммуналке и раритетную
вазовскую "копейку" итальянской сборки. В поселке он был кем-то вроде
неофициального старосты. Федя в шутку называл его иногда Бурмистром Власовым,
но кличка не прижилась. Благодаря машине он мог возить на продажу в город
просроченную колбасу и другие продукты, которые производители и продавцы вынуждены
были вывозить на свалку. У Степаныча были постоянные оптовые покупатели.
Своим товарищам "травиться бракованной дрянью"
Степаныч не разрешал и привозил им продукты, купленные на рынках и в магазинах.
Правда, очень часто привезенные им продукты ничем не отличались от тех, что он
перед этим вывез со свалки. Будучи человеком с пропиской и деньгами, он мог и
милицию вызвать. Местный участковый не то чтобы был у него на содержании, но
некоторую ежемесячную добавку к мизерному жалованию получал.
Степаныч был строг, но справедлив, и поддерживал в поселке
видимость порядка. С ним считались. Пьяным за руль он никогда не садился. За
это его так же уважали все, кроме Витька. Тот не признавал никаких авторитетов,
обзывал Степаныча номенклатурщиком и бюрократом. Бывший директор терпел, потому
что Витек напоминал ему погибшего в Афганистане сына…
"Копейка" проехала с километр и остановилась у
грубо сколоченных сараев и бытовок возле заброшенной стройки. С лучших времен
неплохо сохранились фундаменты и несколько метров кладки над ними. Захватившие
бытовки бомжи и нелегалы с юмором окрестили свой поселок Карфагеном.
Пока Степаныч ставил машину в гараж, Федя с Витьком затащили
раненого в самый большой из домов поселка. Здесь жил и практиковал местный
эскулап – Доктор Ватсон. Сейчас его не было на месте. Друзья положили ношу на
топчан и в растерянности переглянулись…
– Побудь с ним, я доктора поищу! – крикнул Федя Витьку,
выбегая на улицу.
Витек осмотрел комнату. В ней размещался импровизированный
медпункт. Он не часто бывал здесь. Большую часть помещения занимал солидный
стол, знававший и лучшие времена. Когда-то вокруг него, должно быть, собиралось
большое семейство. Теперь же он стоял, как оскверненный памятник былого
благополучия, залитый портвейном, изрезанный ножами, покрытый неприличными
надписями. В углу, рядом металлическим шкафом, белела газовая плита,
подключенная к большому красному баллону.
Витек тщательно исследовал все потайные места, где Доктор
мог прятать спирт. Ибо какой же доктор без спирта, это понятия неразделимые,
как сиамские близнецы…
В стеклянном медицинском шкафчике он обнаружил пачку
безопасных лезвий для бри-
тья. Ими Доктор Ватсон вскрывал нарывы и делал прочие
несложные хирургические операции. Здесь же лежали длинные узкие плоскогубцы,
которыми Доктор, за неимением лучшего, удалял в случае необходимости больные
зубы. Верхние полки шкафа были завалены просроченными таблетками, нижние –
использованными шприцами.
Наконец Витек пришел к неутешительному выводу. Спирт и
другие виды кайфа могли находиться только в тяжелом, толстостенном несгораемом
шкафу. Его приволокли со свалки специально для Доктора. Витек подергал ручку
импровизированного сейфа, но она не поддалась. Тогда он попробовал качнуть
массивный шкаф плечом. С тем же результатом, то есть, с нулевым. "Без
фомки или лома не обойтись", – подумал Витек, но перейти ко второй фазе
исследований не успел: на улице послышались торопливые шаги и голоса Феди и
Доктора.
Он отскочил от сейфа и метнулся к противоположной стене,
обклеенной вместо обоев плакатами вперемежку с вырезками из журналов. И в
центре этого коллажа Витек с удивлением узрел лицо их раненого. Того самого,
что сейчас лежал на топчане без сознания…
Федя чуть ли не силой загнал Доктора в его апартаменты. Тот
шел явно неохотно.
– Ну и что? Ну, подстреленный. А что я с ним буду делать? –
вяло отбивался он от Феди. – Какого хрена вы вообще его сюда притащили?
Это пренебрежение к человеческой жизни страшно возмутило
Витька.
– А что, значит, пусть доходит? – крикнул он, – Давай, Док,
напрягись… Ты Гиппократ или кто?.. Человека спасать надо!
Доктор, похожий на Розенбаума усатый дылда с голым, как
Голгофа, черепом, бросил на раненого быстрый взгляд. Заслонив собой сейф, он
достал из кармана ключи и открыл его. На свет божий были извлечены лоток для
кипячения инструмента, какие-то скальпели, шприцы и хитрые зажимы. Лоток Доктор
наполнил минералкой из пластиковой бутыли и тут же поставил его на газовую
горелку.
– Ну хорошо, – сказал он раздраженно. – Я посмотрю, что тут
можно сделать. А сейчас марш отсюда оба.
И он бесцеремонно вытолкал обоих спасателей из
"операционной".
Они присели на крыльце, закурили. Через некоторое время к
ним подошел Степаныч.
– Ну, как там наш больной? – спросил он. – Не загнулся еще?
Витек начертил в воздухе беломориной непонятную загогулину:
