Николь находилась в другом конце комнаты. Она стояла в углу с каким-то бритоголовым старшекурсником. Сквозь маленькие очки в черной оправе он довольно часто злобно посматривал в мою сторону. Несомненно, бритый думал, что я смотрю на него, раз он болтает с Николь. Но это было не так. Я выкурил половину косячка, и теперь очень старался, чтобы комната не плыла у меня перед глазами. Если так можно выразиться, я выбрал этого парня точкой опоры, за которую пытался держаться. А еще надо было постараться не обращать внимания на кренящийся пол под собой.
— Ты — друг Николь?
Я медленно повернулся влево и увидел парня постарше, который сидел на полу рядом с кофейным столиком, скрестив ноги по-турецки. Один из фотоальбомов находился у него на коленях. Он был открыт на сцене с изображением тощего мужчины, связанного кожаными ремнями, с кляпом, которым служил резиновый шар, связанного черным электрическим проводом.
— С тобой все в порядке?
Я рассмеялся, попытавшись ответить на его первый вопрос телепатически, уверенный, что мои мысли обрели форму и материальность, превратились в небольшие пятна, которые я проецировал туда, где по моим представлениям находилась лобная доля собеседника. Я видел влажные инверсионные следы своих мыслей, и дрожание кожи у него на лбу в тех местах, куда попадали пятна, проникая внутрь.
— Все нормально, — ответил я и откинулся на спинку стула. — Просто эта трава на самом деле крепкая.
Парень кивнул и закрыл альбом, лежащий на коленях. Похоже, ему было тридцать с небольшим. Оделся он во все черное, свитер с воротником-хомутом болтался на худом теле. Темные волосы, связанные в хвост, блестели, намазанные бриолином. Две чернильно-черных пряди выбились, спадая на лоб. Он был босиком, пальцы на ногах оказались удивительно белыми и длинными, почти как на руках.
— Меня зовут Питер, — представился парень и протянул руку. — Я тренер Ребекки по йоге.
— Ты индуист?
Похоже, мой вопрос поразил его.
— Не совсем… — Он расправил плечи. — Чтобы быть йогом, не обязательно принимать индуизм. Я достиг совершенства благодаря собственным духовным усилиям.
Я совершенно не представлял, о чем он говорит. Питер фыркнул и потер нос.
— Ты когда-нибудь занимался йогой?
Глаза у него были покрасневшими, но сфокусированными. Я почесал зудевший локоть, причем так сильно, что подумал, не расчесал ли его до крови. Но когда я взглянул туда, там оказалась только краснота.
— Нет, — сказал я. — А правда, что йоги способны замедлять биение сердца так, что его не улавливают приборы?
Питер сменил позу и распрямил спину. Делал он это медленно, выверенно, в движениях чувствовалась демонстративность.
— Йога учит человека контролировать собственный организм, телесные ощущения. Это напоминает водопроводный кран. — Он сделал движение, изображая, как открывают воду. — Можно выбрать, игнорировать боль или испытать удовольствие. Как в случае с напором воды, можно настраивать и изменять интенсивность определенного ощущения.
— Питер, ты поразителен, черт побери.
Рядом с ним появилась Ребекка Малзоун. Она стояла над Питером, положив руку ему на голову. Это была маленькая, очень худая девушка с длинными вьющимися рыжими волосами и синими глазами. Под ажурным свитером просматривался черный бюстгальтер.
— Я у него обучаюсь уже почти полгода. Питер говорит, что я отлично держу равновесие.
Ребекка затянулась сигаретой с травкой, стряхнула пепел на кофейный столик, затем сделала еще одну затяжку.
— Смотрите, — сказала она.
Девушка отдала сигарету Питеру и встала на одну ногу, вытянув другую назад. Вначале тело и нога составляли одну линию. Потом Ребекка наклонилась вперед, схватилась за стоящую на полу ногу и прижала голову к колену. Верх ажурного свитера просвечивал, мне стали видны мелкие детали ее лифчика. Ткань слегка потерлась по краям.
— Очень хорошо, — проговорил Питер, положив сигарету на кофейный столик. Он сжимал ее кончиками пальцев так, словно это было нечто грязное. — Хочешь попробовать?
Я поднял руку и смотрел на Питера сквозь пальцы.
— Не сейчас… Я упаду, — ответил я.
В районе макушки было ощущение, будто кто-то лил туда ледяную воду, она попадала на каждый фолликул и пробиралась к центру мозга. Я коснулся головы, чтобы удостовериться, не тает ли она. Джаз превратился в долгое, судорожное соло трубы. Звук гудел у меня в ушах, словно муха билась в барабанные перепонки.
Я оглядел комнату в поисках Николь, но не смог ее найти. Парень, с которым она разговаривала раньше, теперь лежал на обтянутом серой кожей диване, растянувшись на подушках вместе с другой девушкой. Оба выглядели обкурившимися. Мой мозг оказался в плаценте, окруженный серой, илистой водой. Он перемещался в мешке, прижимаясь к стенкам, словно мягкое белое мясо, плавающее в грязном супе.
— Думаю, меня сейчас вырвет, — объявил я.
Питер встал и положил руку мне на плечо.
— Выглядишь ты не очень хорошо, — сказал он. Серые глаза прищурились. — В йоге есть одна вещь, которую мы называем «дхарана». Это означает «укрепление сознания». Предварительно проводится сдерживание ощущений и регулировка дыхания. Я сам использовал это в подобных ситуациях, когда казалось, что сознание выходит у меня из-под контроля.
«Дхарана. Идеальное имя для ребенка», — подумал я.
— Пойдем со мной, — позвал Питер, сжимая мое плечо.
Ребекка исчезла, а соло на трубе продолжалось. Я ударился голенью о кофейный столик, но ничего не почувствовал. Дхарана уже работала, это слово звучало как заклинание, отгоняя боль прочь. Потом увидел себя, следующего за Питером к двери с облупившейся белой краской. Гостиная закрывалась у меня за спиной, стены расширялись, словно оболочка, наполняемая водой. Трещины в стене стали кровеносными сосудами, они пульсировали и натягивались. Хотелось сказать йогу, чтобы поторопился, что мы должны выйти за дверь, пока стены не взорвались, но мы уже сбежали. Я вдохнул благословенную тишину тускло освещенной комнаты, в которой мы теперь находились. У меня за спиной натянутая кожа стены треснула с громким хлопком, звук трубы превратился в поток, выплескивающийся с тысячей пузырьков. Они со звоном ударялись друг о друга, словно пустые металлические шарики.
Я потер лицо руками и сделал глубокий вдох. Питер сидел на кровати, сложив руки на коленях. Лицо его ничего не выражало. Мы находились в маленькой комнатке, в которой стояли только кровать и комод. С потолка лился тусклый свет. Судя по запаху, комнатой не пользовались, она служила гостевой спальней. На комоде располагалась ваза с мумифицированными цветами, над кроватью криво висела гравюра с изображением какой-то оживленной городской улицы — все было схвачено в движении, и расплывалось.
Я слышал голоса, доносившиеся из-за двери. Питер похлопал по кровати рядом с собой.
