Он откашлялся и сплюнул в платок.
— Что вы хотите узнать? — спросил он и уставился на меня.
Я не ожидал такого ответа. Я спланировал весь сценарий. По нему Корнелий Грейвс все отрицает, я давлю на него. Перед отправлением на работу я даже составил список фактов и объяснений их связи друг с другом. Но Грейвс не выглядел человеком, которого застали за чем-то предосудительным. А вот я сам внезапно почувствовал себя загнанным в угол. Может, все знают про голубей. Возможно, это часть стариковской эксцентричности, безобидный симптом (то есть, безобидный для всех, кроме голубей), и администрация университета принимает это чудачество, чтобы Корнелий оставался доволен.
«Кроме того, какое тебе дело, если даже все это — неправда?» — подумал я.
Библиотекарь постучал пальцами по палке.
— Вы хотите знать, существует ли философский камень? — спросил он.
Я не знал, что сказать и во что верить.
Он вздохнул и коснулся моей руки:
— Пойдемте со мной.
Грейвс отвел меня к себе в кабинет, за дверь в дальней стене. Я никогда в жизни не видел такого беспорядка и завала: горы папок и книг, опасно наклонившихся, готовых обрушиться в любой момент. На маленьком письменном столе лежали груды бумаг, пожелтевшие уголки торчали, иногда заворачивались. По бумагам рассыпались скрепки, разнообразные закладки, замки, ключи, перевернутые чернильницы, металлические перья, ручки, треснувшие лупы, бритвы, баночки с засохшим клеем и карманные часы с треснувшим циферблатом. Корзина для мусора оказалась переполненной, на стенах оказались разлинованные листы бумаги вместе с картами без рамок, а заодно — косо повешенные гравюры. Повсюду валялись конверты с обведенными красным маркером обратными адресами.
«Вот так будет выглядеть мозг Корнелия, если вскрыть ему череп», — подумал я.
Среди этих джунглей я вдруг заметил его диплом под старым стеклом, трещины на котором располагались в виде паутины. Он висел в надтреснутой рамке, несколько кусочков от нее отвалились. Диплом выглядел, словно икона какого-то прекратившего существование ордена, которая теперь лежит забытой и неиспользуемой.
Над его столом висела черно-белая гравюра с изображением лабиринта с цитаделью в центре. «Amphitheatrum aeternae sapientiae alchemic», — гласило название. «Бессмертный амфитеатр алхимических знаний». Под названием мелким шрифтом значилось имя автора: Генрих Кунрат. Картина была типично средневековой и по пропорциям, и по стилю — мужчины в туниках и треугольных шляпах перемещались внутри лабиринта, одни пешком, другие — на лошадях. Некоторые остановились поговорить друг с другом. Кто-то смотрел в небо, словно пытаясь определить свое местонахождение. Несколько исследователей взобрались на стену, но видели лишь цитадель, стоявшую в воде, наполненной извивающимися морскими змеями. К башне вел один путь — деревянный мост с драконом в конце. Свернувшийся дракон отдыхал на арке и смотрел вниз на старика в мантии, который остановился у входа. Тот держал в руках фонарь, из которого исходили линии, словно свет направлялся вперед.
Корнелий Грейвс встал рядом со мной и показал палкой на рисунок на стене.
— Двадцать ложных дорог, все они связаны. Так посвященный может блуждать годами, думая, что нашел правильный путь. — Он провел по лабиринту концом палки, резиновый наконечник сделал круг около цитадели. — Из лабиринта нет выхода после того, как человек туда попал, за исключением двадцать первого пути. — Он остановился на драконе. — Это страж башни знаний. Взгляните сюда. — Грейвс провел линию к мосту. — Правильный — только двадцать первый путь. Тогда происходит ритуальный выход. Видите ли, дракон — это змей. Архетипичный искуситель. Голова показывает на север, хвост — на юг. Два варианта выбора: caput draconic или cauda draconic — голова дракона или хвост дракона. Какая тропа? Какое направление? Как вверху, так и внизу…
Он смотрел еще мгновение, затем перевел палку на человека, который лежал на животе за одной из стен.
— Этот упал и лежит мертвым. А вот этот… — он показал на второго, стоявшего над мертвецом и запустившего руку в его карман. — Что вы видите?
— Он что-то у него крадет, — выпалил я.
— Что? Деньги? Еду?
Я снова посмотрел.
— Не знаю, — признался я.
— Он крадет знание, — объявил Корнелий. — Поэтому все эти самозванцы навсегда останутся потерянными. Они думают, что знание можно взять. Посмотрите сюда…
Конец палки Грейвса остановился на верхнем крае иллюстрации, на человеке, оказавшемся в лабиринте с полными золота карманами.
— Он не нашел ничего необычного, — неодобрительно проворчал Корнелий. — Трансмутация, серебро — в золото, ртуть — в золото, любительские достижения… И, тем не менее, он считает, что подошел близко. Видите предвкушение у него на лице? Но загляните в следующую комнату.
В следующем помещении двое мужчин сцепились в схватке — один душил другого с искаженным от ярости лицом, другой держал нож над головой и готовился ударить. Вокруг них находились столы, покрытые книгами и приспособлениями алхимиков: флягами, барабанами, мисками, весами. Из открытой печи шел черный дым, почти окруживший двух сражающихся людей.
— Вот что случается с нечистыми, — сказал Корнелий Грейвс. — Ответы откроются только добродетельным, а все остальные уничтожат себя в огне собственной слепой алчности.
Корнелий улыбнулся, рот у него был черным и напоминал пещеру.
— Вам Арт это показывал? — спросил он.
— Они показывал мне свои исследования, — ответил я. — Артур сказал, что вы ему иногда помогаете. С переводом.
Корнелий Грейвс прекратил улыбаться.
— А вы что думаете об этом?
Арт дал мне почитать кое-какие книги по алхимии и заставил пообещать, что я никому их не покажу, даже доктору Кейду. Я прочел их — то, что, мог. Но снова возникли проблемы с графиком, да еще меня ждала контрольная по экономике. Я не смог закончить некоторые наиболее непонятные разделы о розенкрейцерах и масонах.
— Я не знаю, — сказал я.
Происходящее очаровывало меня, потому что я кое во что верил, а может, я, как и все одинокие мальчики, искал утешения в неизвестном…
Корнелий Грейвс кивнул и стал копаться в бумагах на столе, методично облизывая пальцы. Бумаги он раскладывал по маленьким пачкам и что-то мурлыкал себе под нос.
— Вам известно, сколько времени Джеральд Хьюз будет в творческом отпуске? — спросил он меня.
Я покачал головой. Джеральд Хьюз преподавал у нас философию, и я не представлял, какое отношение он имеет к алхимии, драконам и бессмертию. Но в тот момент меня ничто бы не удивило.
— Как грустно! — воскликнул Корнелий Грейвс. — В Абердине слишком мало хороших преподавателей философии. Джеральд был у нас лучшим, но Рассел Гиббс когда-нибудь может достичь величия… Он читает курс по Аристотелю… Как же это называется? То ли риторика, то ли логика, я не помню…
