Я порылся в старых ящиках, заглянул в темные уголки, где виднелись остатки жизнедеятельности крыс. Кругом накопилось много пыли. В конце концов, пришлось отказаться от поисков и пойти вниз. Дом стоял в тишине, я словно сидел у него в брюхе. Одиночество, которого я когда-то так желал, теперь стало медленным огнем, который меня поджаривал.
Мои друзья уехали. Здесь для меня ничего не осталось. Поэтому я ушел.
Глава 9
Когда я прибыл в мотель «Парадиз», Генри Хоббс провел со мной великолепную экскурсию по предоставленной мне маленькой комнате. Это было бы комично, если бы не его добродушная улыбка. Улыбался он постоянно, словно хотел служить мне примером человека, который благодаря одной целеустремленности преодолел финансовые трудности и стал владельцем собственного дела. Хоббс был невысоким и полным, благодаря круглой лысеющей голове он чем-то напоминал средневекового монаха. Одевался хозяин мотеля в вышедшую из моды одежду, словно владел ею уже много лет, несмотря на изменения в обхвате талии.
— Здесь тихо, вот еще один плюс этого места, — заявил Генри Хоббс. — Здесь можно хорошо поработать. Знаешь, Торо любил оставаться в одиночестве. Он считал, что это помогает ему собраться с мыслями. — Генри показал на дальнюю стену, напротив кровати. — Бойлер с другой стороны, вместе с цистернами с горячей водой. Поэтому если не слышишь никаких щелчков или прочих звуков, не беспокойся. Это просто означает, что все хорошо работает, — подмигнул он.
Комната была маленькой, пол выложен коричневой и желтой плиткой. В ней стояла односпальная кровать, старый комод, криво привалившийся к стене, поскольку одна ножка оказалась короче. Имелся туалет, ржавая, покрытая серой краской и чем-то заляпанная мойка с двумя кранами. Такие обычно встречаются на предприятиях. Старая душевая была рассчитана на одного человека, занавеска висела на круглом карнизе. Все выглядело чистым, но сквозь запах химикатов с ароматом сосны пробивался запах плесени. Света было мало — окна отсутствовали, имелась лишь одна лампа с коричневым абажуром (она стояла на комоде) и лампочка на потолке. При взгляде на нее возникала мысль о виселице. Лампочка вдобавок отбрасывала странные неровные тени на тускло-серые стены.
— Специально отопление сюда не проводили, но поскольку ты находишься рядом с бойлером и цистернами, то тепло просачивается сквозь стены и обогревает. Не замерзнешь. — Генри церемониально вручил мне два ключа. — Большой от подвала, маленький — от комнаты. Обязательно запирай дверь в подвал, когда уходишь. У меня здесь много чистящего оборудования, и у него есть склонность исчезать. Кто-то приделывает к нему ноги! — он заговорил тише, словно нас могли подслушивать воры. — Я очень доверчив, но знаю человеческую природу. — Хоббс заговорщически подмигнул мне. — Знаешь, какие эти мексиканцы, которые у меня работают?
Я не знал, но кивнул.
— Они предпочтут меня грабить, а не честно зарабатывать деньги. — Генри выпрямился. — В любом случае, ты можешь пользоваться телефоном на стойке администратора, когда захочешь, — сказал он обычным голосом. — Там дежурю или я сам, или мой сын Люк. Просто постарайся, чтобы тебе самому поменьше звонили. Если честно, я бы вообще предпочел, чтобы сюда не звонили, это надолго занимает линию.
Я поблагодарил его и положил рюкзак на кровать. Генри улыбнулся. Это была широкая улыбка, кончики губ поползли вверх, и рот превратился в этакую дугу. Круглое лицо от этого сильно изменилось.
— Сохраняй позитивный настрой, сынок! — Похлопал он меня по спине. — Нельзя позволять женщине доводить тебя до уныния. Особенно — в твоем возрасте. Ты — симпатичный парень, тебя ждет еще много рыбок.
Раньше я ему соврал, сказав, что порвал с девушкой, и она вышвырнула меня из квартиры. Я не знаю, почему так сказал — оснований не было. Было ощущение вины, поэтому я забрался под слегка влажное одеяло и стал думать, чем заняться, чтобы не сойти с ума.
Ничто не может сравниться с ощущением постоянного холода. Я каждое утро просыпался в холоде и не мог пошевелиться оттого, что у меня затекло все тело. Ощущение было таким, словно у меня начинался грипп, голова раскалывалась, да так, что казалось, будто она вот-вот треснет по швам, которые шли вдоль висков, или взорвется где-то в районе макушки.
Генри ошибся. Тепло, исходящее от бойлера, останавливалось у стены, а не проходило сквозь нее. Мне доставалось лишь одно теплое пятно над участком облезающей краски — и больше ничего. Каждое утро я заворачивался в одеяла, заваривал чай и прижимался спиной к этому теплому пятну на стене. Я пил горячий чай, пока не набирался мужества раздеться и принять душ. Я начал с ужасом ожидать утра, причем ужас нарастал, и я беспокоился уже с вечера.
Но днем была свобода. Я сидел или в кафе «У Эдны», или в публичной библиотеке Фэрвича, пролистывая различные журналы, обычно оставаясь там до закрытия. Я узнал про дюжину различных хобби и видов отдыха — ремонт машин, садоводство, переплетение книг, фотографию, ремонт часов, приготовление пищи, коллекционирование антиквариата. Пришлось заодно просмотреть все каталоги для женщин, ознакомиться с такими темами, как подвенечные платья или особые требования по уходу за волосами и кожей зимой.
Однажды вечером, сидя у стены и читая какой-то дешевый роман, который я взял в библиотеке, я обнаружил, что становится причиной арктического холода в комнате. Струя ледяного воздуха била мне в лоб, а в углу на потолке нашлась дыра. Вокруг подгнивших краев образовались водяные разводы.
Я тут же вышел на улицу и стал осматривать землю на уровне потолка. Было видно даже кончик листика, покрытого льдом, который торчал из-под тонкого слоя снега, словно ископаемое из той далекой эпохи, когда было тепло.
Я сообщил о находке Люку, который сидел за стойкой администратора с газетой на коленях. В одной руке он держал наполовину съеденный пончик, посыпанный пудрой. Люк посмотрел на меня (я заметил белую пудру в уголках рта) и сказал, что передаст отцу, и это все, что он может сделать. Когда я попросил клейкую ленту, чтобы, по крайней мере, заклеить дыру, Люк заявил, что не знает, где она лежит и есть ли она вообще. Потом он затолкал остатки пончика в рот, взял газету и шумно раскрыл. Он прикрыл ею лицо, отгораживаясь от меня.
Я сам купил скотч, но он не особо помог. Хотя снег больше не собирался в углу на плиточном полу под дырой, по мере удлинения ночей и вступления зимы в свои права мои жилищные условия оказались на грани ужасающих. Спать пришлось урывками, просыпаясь от холода и дрожа.
Однажды вечером я открыл ежедневник и с ужасом увидел, что прошло только две с половиной недели. «Осталось почти четырнадцать дней», — сказал я себе, уходя в фантазии о возвращении в дом доктора Кейда. Я мог бы жить там мышкой, украдкой выскакивать из своей комнаты ночью, красть еду из холодильника и ждать, когда уйдет Томас. Тогда я выходил бы в гостиную и сидел бы у камина. Там можно дремать, наслаждаясь теплом огня, которое медленно бы окутывало меня.
Вечером в воскресенье я ел суп и смотрел местные новости. По вечерам и ночам прием был лучше, чем днем, изображение — достаточно четким. Поэтому я даже мог мастурбировать, глядя на Синтию Эндрюс, ведущую шестичасового выпуска новостей на седьмом канале. Она была привлекательной женщиной, хотя я затруднился бы с ее описанием, как и часто в случае с дикторами. Каждое воскресенье я засыпал с ее образом перед глазами, не осознания, как сильно дрожу, машинально подтягивая колени к груди. А телевизор невнятно бубнил на заднем плане.
