— Вам следовало лететь на самолете, — заметил Мишель, постучав сигаретой по тыльной стороне ладони. Он все еще говорил с американским акцентом, причем он выдавал жителя Среднего Запада. — Из Парижа в Прагу. Легким самолетом или вертолетом. Насколько я знаю, семьдесят долларов на человека.
У него были короткие и неровные ногти, прилизанные черные волосы. Торс плотно обтягивал черный свитер с вырезом лодочкой. Мишель смутно напоминал мне Питера — йога, собиравшего меня изнасиловать.
— Эрик никогда не бывал здесь раньше, — складывая карту, сообщил Арт. — Я хочу, чтобы он посмотрел местность.
— В таком случае, ему также следует посмотреть Париж. Я знаю дешевую гостиницу на левом берегу Сены, в десяти минутах ходьбы от Люксембургского сада.
Женщина в красном свитере смотрела на меня, затем склонилась к своей подруге, и они обе рассмеялись. Я спросил у Мишеля, далеко ли до церкви Сен-Жермен-де-Пре.
— C’est a environ vingt minutes a pied, cinq minutes par le taxi, — ответил он, зажигая сигарету, выпустив облако дыма и глядя на девушек. — Примерно двадцать минут пешком, или пять минут на такси.
— Кончай издеваться, — глядя на Мишеля, сказал Арт, достав пакетик с табаком. — Говори по-английски.
Хозяин кафе посмотрел на меня.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Он стряхнул пепел на пол.
— Значит, Арт — это кто-то вроде старшего брата?
— Non, mais is est mon meilleur ami, — ответил я. — Нет, но он мой лучший друг.
Арт рассмеялся и кивнул мне.
— Как тебе это нравится? — спросил он.
— Са ne m’a fait pas bonne impression, — сообщил Мишель, встал и пошел прочь. — Это не производит на меня хорошего впечатления.
Сигарета осталась зажженной у него на тарелке.
— Ну, хочешь посмотреть Сен-Жермен де Пре? Поезд отходит в половине третьего. У нас примерно…
Он посмотрел на часы и нахмурился:
— Дерьмо!
Ровно тридцать минут спустя мы неслись по Восточному вокзалу, рюкзаки били нас по спинам. Мы проталкивались сквозь туристов, бизнесменов и попрошаек. Завернув за угол, мы обнаружили наш поезд. Сопровождавший состав железнодорожник стоял на огражденной задней площадке последнего вагона и разговаривал с одним из механиков на платформе.
Я рванул вперед, одно плечо прогибалось под тяжелым рюкзаком. Когда я оглянулся, чтобы проверить, где Арт, то увидел, как он зацепился за ребенка, который внезапно оказался у него под ногами. Артур изогнулся и сделал шаг в сторонку, словно игрок в американский футбол, увертывающийся от полузащитника, но его багаж съехал с плеча и ударил мальчишку. Тот упал, громко стукнувшись, и стал орать. Я остановился, не зная, что делать. Мать бросилась к своему сыну, опустилась рядом с ним на колени и стала его успокаивать ласковыми словами, как всегда делают матери. Одновременно она касалась его лица в поисках ран.
— С ним все в порядке, все в порядке, — говорил Арт, оглядываясь на меня.
Я побежал к нему и попытался извиниться, но мать заорала на Артура и с силой прижала сына к себе. Его лицо скрылось у нее на груди.
— Пошли! — заорал Арт, не обращая внимания на гнев матери. Он продолжил бег и замедлил его только для того, чтобы снова наорать на меня.
Я посмотрел на Арта, который теперь несся, как на спринтерской дистанции — рюкзак качался на ремнях, словно марионетка. Похоже, мать потеряла интерес к нам и уделяла все внимание ребенку. Поэтому я тоже побежал.
Мы успели. Железнодорожник на задней площадке перегнулся через перила и взял наш багаж. Мы с Артом схватились за металлический поручень и забрались на площадку, оставшись на ней, когда поезд отходил со станции.
— Думаю, маленький мальчик пострадал, — заметил я. — Он очень сильно ударился о землю.
Арт просто пожал плечами и прочитал небольшой отрывок из речи Цезаря о безжалостности войны, которая закаляет юношу перед будущими жизненными невзгодами.
* * *
Мы проехали город Эперне, где, как мне сообщил Арт, в 1592 году был убит Арман де Гонто, защищая французских католиков от осаждавших гугенотов. Потом мы продолжили путь вдоль реки Марны и французской сельской местности, мимо бесчисленных деревень с маленькими каменными домиками. По возвышенностям были разбросаны виноградники, голая лоза свешивалась с осевших заборов. Овсяница и бледно-зеленая осока покрывали большую часть земли, тут и там виднелись пригорки и пятна снега, которые напоминали куски ваты, разбросанной по местности. Солнце светило тускло, создавалось впечатление, будто Марну окружает золотистая дымка. Река петляла, то подходя ближе, то удаляясь от железнодорожного полотна, словно играла с ним в пятнашки. Течение казалось медленным. Наши вагоны ритмично стучали, но на фоне течения двигались они очень быстро.
Арт приготовил постель и улегся на нижней полке, я же прижался к окну и смотрел, как мимо проносится бело-зеленый пейзаж. Мы говорили о Париже. Артур рассказал мне, как впервые приехал туда пять лет назад, в предпоследний год учебы в средней школе. Естественно, он влюбился — в девушку двадцати лет, студентку из Брюсселя, будущего врача, которая училась в Сорбонне. Она была высокой и худой, с густыми длинными каштановыми волосами и холодными голубыми глазами, которые напоминали Арту омуты. Мой приятель соврал ей, сказав, что он музыкант, путешествующий по Европе. Потом они занимались сексом в Люксембургском саду при свете луны.
Неделю спустя он вернулся домой и решил, что женится на ней, даже все организовал. Он продал машину, связался с агентством по недвижимости в Париже и кое-что выяснил про уроки игры на гитаре. Артур несколько раз спорил с родителями, которые убеждали его, что действует он слишком импульсивно, однако Арт заявил — он никогда в жизни не был ни в чем так уверен. Но прошел месяц, и письма стали приходить реже, а через восемь недель после его возвращения домой девушка вообще прекратила писать. Артур сказал, что если бы снова встретил ее, то все равно предложил бы выйти за него замуж — неважно, когда бы это случилось, завтра или двадцать лет спустя. Вот такая была девушка.
Ко времени ужина мы повернули на север, перебрались через реку Мез и город Верден. Арт сказал, что изначально это был римский аванпост, а в дальнейшем он стал коммерческим центром империи Каролингов. Из Вердена мы поехали в Мец, и кондуктор объявил по громкоговорителю, что вагон-ресторан закрывается через час.
Еда была восхитительной — куриная грудка в сметанном соусе, со свежим хлебом и крепким бордо. Я поел сытно, закончив ужинать к сумеркам. Теперь от солнца остался только оранжевый отблеск за далеким лесом. Я видел свое отражение в окне поезда, — мятая рубашка, мешковатые брюки, немытые волосы, — и чувствовал себя разгильдяем и недотепой.
Арт довольно улыбнулся и откинулся на спинку сиденья, потом похлопал себя по животу.
