Конечно, никто из моих знакомых в туннели не ходил, но только потому, что смотреть там не на что. Когда я сам впервые оказался в них вместе с Артом, то увидел лишь потрескавшийся цементный пол, окурки, ржавые лестницы, ведущие к заваренным люкам. Мы шли от Келлнер-холла в Торрен по заброшенной сливной трубе. Никаких пентаграмм, нарисованных краской из баллончика, раздавленных пивных банок или даже тускло освещенных коридоров. От одного конца к другому тянулись тонкие лампы дневного света в виде трубок и мигали. Только они и отбрасывали свет на грязные белые стены.
— Это служебные туннели, — пояснил Артур, пиная брошенную кем-то металлическую скобу. Она с грохотом поскакала по полу. — Иногда ночью, если найти нужное место на поверхности, можно приложить ухо к земле и услышать грохот тележек и человеческие голоса… Все эти туннели ведут в подвалы. Студенты-химики пользуются ими, если остаются допоздна в лабораториях Торрен-холла.
Мы завернули на повороте и оказались в более узком и низком туннеле. На пыльном полу валялись обертки от шоколадных батончиков и маленькие пакетики из-под чипсов. В конце туннеля, примерно в пятидесяти футах впереди, оказалась широкая серая дверь с металлической ручкой, как на старых холодильниках. Кто-то написал на двери черным маркером: «Зал храпа».
Арт внезапно остановился и прижал палец к губам. Второй рукой он схватил меня за плечо.
— Послушай! — прошептал он с округлившимися глазами.
Вначале я ничего не услышал. Затем появился какой-то глухой шлепающий звук, словно шаги где-то вдали. Нельзя было определить, с какого направления идет звук.
— Это он, — сказал Артур. — Я же говорил тебе, верно?
Я стал вглядываться в туннель, в направлении перекрестка. У лампы дневного света появился мотылек.
— Это может быть еще один студент, — заметил я.
Шаги не прекращались. Они были ровные, в одном темпе, и явно приближались. Теперь они казались мне мягкими и шаркающими, словно кто-то в теннисных туфлях брел по песку.
— В Торрен-холле мы будем в безопасности, — сказал Арт. — Не думаю, что Дэн пойдет за нами. — Он снова посмотрел в туннель. — Дэнни не захочет рисковать — иначе его увидят.
Подвал Торрен-холла оказался суше, чем туннель, и был выстроен из цементных блоков, покрашенных в белый цвет. Закрытые сетками лампочки располагались на равных интервалах друг от друга. Над дверью, ведущей в туннель, и в другом конце помещения мерцали красные надписи «Выход». В воздухе пахло серой.
Мы прошли мимо нескольких дверей, затем Арт остановился и достал ключ.
— Пятьдесят баксов в месяц, — сказал он и посмотрел в одну сторону коридора, затем в другую. — Столько я плачу сторожу за пользование этим помещением.
Он провел меня в поразительно большую комнату с низким потолком, рифленым плиточным полом, черными столами с серебряными газовыми кранами над ними, выставленными в четыре ряда. В конце каждого ряда имелась раковина, к стенам были привинчены пустые металлические полки. У дальней стены оказалась классная доска, треснувшая посредине. На черной поверхности все еще можно было рассмотреть остатки записей белым мелом (судя по виду, цифры и химические формулы). Работал только один ряд ламп, в дальнем конце помещения.
— Что это за место? — спросил я и провел рукой по ближайшему столу. На моем указательном пальце собрался слой пыли.
Арт расстегнул молнию на куртке и засунул ее в один из стенных шкафов.
— Какое-то время назад администрация попыталась улучшить научную и технологическую часть. Доктор Кейд говорил, что прибавилось около десяти новых лабораторий, пригласили пару преподавателей из Массачусетского технологического института. Но ничего из этого не вышло.
— Я задумывался над тем, куда ты перевел свои эксперименты, — признался я. — Чердак пуст.
Артур кивнул.
— Так лучше. Можешь себе представить, что бы было, если бы полиция решила обыскать дом доктора Кейда? Как я мог бы им объяснить, чем занимаюсь? Они бы посчитали меня сумасшедшим.
— Я думал, что, может, ты прекратил опыты, — сказал я. — После случившегося…
Арт разочарованно посмотрел на меня:
— Это была просто неудача. Задержка, препятствие.
— Большая неудача, — сказал я.
— Правильно. — Артур нырнул за один из столов. Я услышал, как он копается в шкафчике. — Хотя, судя по тому, как обстоят дела, я, похоже, все-таки не ошибся.
Он встал, держа в руках несколько трубочек и подносов.
— Не вижу никаких кошек, — едко заметил я. — По крайней мере, какой-то прогресс заметен.
Арт покачал головой и продолжил расставлять на столе предметы. Он подсоединял трубки, выставлял в нужных местах колбы, лабораторные стаканы и склянки, заодно выложил несколько мешочков, в каждом из которых содержался порошок разного цвета.
— Больше я кошек не использую, — сообщил он. — Использовал только в начале, когда хотел добиться хоть малейшего успеха.
Он достал из стола книгу, большой пыльный том с поблекшими золотыми буквами на обложке, и бросил ее на столешницу.
— Я знаю, что ты считаешь меня сумасшедшим, — заявил он. — Но ты когда-нибудь видел сумасшедшего, который тратит столько времени на одну-единственную цель? Психов здесь полно. — Арт всплеснул руками. — Всегда перескакивают с одного на другое. Но не я. Я — словно лазер, черт побери! Я фокусируюсь на одной… единственной… точке. — Он постучал по пыльной книге указательным пальцем. — Ты ничего не знаешь о моей работе. — При каждом слове Артур ударял по книге указательным пальцем. — Ни о затраченном времени, ни о преданности делу, ни о жертвенности, которая требуется для этого.
Он замолчал и посмотрел вниз. Палец загнулся, и рука просто лежала на обложке книги.
— Ты помнишь мою лекцию про шестую часть «Энеиды»? — спросил он.
Конечно, я помнил. Мне было грустно думать о тех временах. Это было так давно, на занятиях у доктора Тиндли, перед тем, как все это сумасшествие окружило нас.
— Я готов пожертвовать всем ради большего блага, — тихо сказал Арт. — Даже если это означает потерю того, что для меня важно.
Тогда он посмотрел на меня, и мой гнев мгновенно прошел. Артур умел закрыться и продемонстрировать идеальное для игрока в покер лицо. Точно также он умел и открыться — мгновенно и показывая все. И я почувствовал, что внезапно увидел это все — усталость, страх, неуверенность, чувство вины. Мой гнев перешел в жалость: «Как я мог быть таким бесчувственным?» Теперь я спрашиваю себя, как сумел быть таким невероятно глупым. Он не заслуживал моей жалости. Я не заслуживал собственной жалости.
Арт вернулся к работе, достал из кармана джинсов очки и нацепил на нос.
— Я сегодня утром разговаривал с полицейскими, — сказал он. — Перед томографией. Это было ужасно. Душный жаркий кабинет, плохой кофе, а у полисмена, к которому меня направили, еще дурно пахло изо рта. — Он содрогнулся. — Они спрашивали меня, принимал ли Дэн какие-то наркотики. Я рассмеялся. Ты можешь в это поверить? Я не собирался, но это показалось такой глупостью: Дэн и наркотики. Его было трудно даже заставить выпить.
