Я заглядываю в папку и нахожу схематическое изображение спальни. Есть еще схема всего этажа. Точно не заблужусь. Смысл схем в том, чтобы дать общий обзор месторасположения тех предметов, которые были найдены. На схеме указано, что напротив кровати, в дальнем конце спальни, есть дверь в ванную. Следую изображению и вижу, что оно не врет.
Тело было найдено на кровати. Лента, обрисовывавшая контуры тела, так там и осталась. Выглядит она так, будто ее рисовал школьник. Наверное, это самая легкая работа в участке. Представляю себе интервью при приеме на такую работу: «ну, если вы можете нарисовать контур этого апельсина, работу получите».
Иду, наступая на номерки и пакетики для улик. Сажусь на край кровати. Лента провисает и слегка сдвигается. До сих пор все мои усилия свелись к разбитой вазе и сидению на мягкой кровати, а я уже вспотел. Когда я провожу рукавом по лбу, он промокает. Закатываю рукава и кладу портфель на кровать. Открываю его, чтобы пистолет был под рукой.
Я сам точно не знаю, что именно ищу, поэтому решаю разбить этот вечер на локальные цели. Буду двигаться маленькими шажками. Моя краткосрочная цель должна быть проста: найти что-нибудь, с чем можно будет работать, поработать с этим, а затем превратить результат в долгосрочную цель. Подставить этого парня, свалив на него все семь трупов, да и восьмой тоже, если его когда-нибудь найдут. Парковочный билетик все еще у меня и может быть использован как доказательство. Но я слишком далеко забежал вперед. Сначала надо достичь краткосрочной цели.
Начинаю осматриваться. Приятное местечко. Я был бы не против тут пожить. Неплохой телевизор в углу, диаметр экрана пятьдесят сантиметров. Может, убийца смотрел телевизор, пока ее насиловал. А может, она смотрела. Семейные фотографии, с их фальшивыми улыбками в камеру, заполняют всю комнату. Некоторые стоят на прикроватных столиках, некоторые висят на стенах. Если они и смотрят на меня, то здесь я этого взгляда не чувствую.
Журнал с кроссвордами лежит на втором прикроватном столике, рядом с телефоном. Телефон не работает, его выдернули из стены. На полу, рядом со столиком, пульт от телевизора. На каждой кнопке — порошок для выявления отпечатков пальцев. Кладу журнал с кроссвордами в портфель и направляюсь к гардеробу. Красивая одежда. Ее вещи не в моем вкусе. А одежда мужа не моего размера. Тщательно изучаю содержимое ящиков, но ничего не нахожу. Ее белье пахнет кондиционером для ткани и приятно на ощупь, если провести им по лицу. Бросаю несколько трусиков в портфель.
В ванной комнате тоже ничего интересного. Бритва мужа, стоящая над раковиной, гораздо симпатичнее моей. Это не единственная вещь, которую он тут оставил. Вернувшись обратно в спальню, я сажусь на тот же угол кровати и убираю бритву в портфель, предварительно завернув ее в трусики, чтобы не повредить ножи.
Красные стены. Зелено-голубой ковер. Я никогда особо не был в курсе, что модно, а что нет, поэтому не знаю, входят ли эти цвета в моду или уже устарели, или снова входят в моду. Как и не уверен в том, нравятся они мне или нет.
Сосредоточиться.
Вспоминаю отчет о вскрытии. У Даниэлы была возможность поцарапать убийцу, и, так как на запястьях у нее остались следы, скорее всего, она его поцарапала до того, как он начал ее душить. Однажды мне так сильно расцарапали грудь, что нужно было накладывать швы, но так как к врачу я пойти не мог, то купил кучу пластырей. Использовал около полудюжины, чтобы закрыть рану. Прекрасно зажило. Не считая воспаления.
Единственная кровь, найденная на месте преступления, была ее собственная. Он не наносил ударов ножом — просто врезал несколько раз по лицу. Капли крови, оставшиеся на подушке после того, как ее вжали туда лицом, похожи на красные слезы. Еще несколько капель брызнули на пол. На ручке двери, рядом со следами от перчаток, также остались следы крови.
Я перечитываю доклад, сверяюсь с изложенными там утверждениями. Все равно ставлю на мужа, но это уже не кажется такой уж удачной идеей — у него очень хорошее алиби. Тело было найдено с руками, скрещенными на груди, и она была накрыта простыней. Глаза у нее были открыты, но смутные разводы на веках указывают на то, что убийца их закрыл, перед тем как надеть перчатки и начать уборку. Значит, они сами открылись. Я опять думаю о том, что, возможно, он раскаивался в содеянном. Может быть, он заблуждался настолько, что считал, будто, воздав ей какие-то почести после смерти, искупит этим тот факт, что забрал у нее жизнь. Выглядит как обычное домашнее убийство, если не считать наличия алиби. К тому же я видел ее мужа в участке наутро после убийства, и был он действительно в полном смятении, как будто не верил, что кто-то, кроме него самого, мог сотворить такое с его женой.
Я снова заглядываю в отчет. Ничего не было украдено: ни исчезнувших драгоценностей, ни пропавшей налички. В большинстве случаев виновный муж пытается выдать все за неудавшееся ограбление. Когда я убиваю, я ничего никогда не забираю с собой, и, так как убийца пытался мне подражать, он тоже ничего не взял. Но откуда он это знал? Точно не через прессу. Может, просто совпадение?
Я пробыл здесь около сорока минут. Надо было открыть окно. Воздух все еще спертый, но солнце уже не светит так ярко. Я неудачно наклоняю толстую папку, и ее содержимое рассыпается по кровати. Мои мысли начинают разбегаться. Время идет, и я понимаю, что застопорился. Начинаю обводить глазами место преступления, представляя, что тут произошло, пытаясь поставить себя на место убийцы. Ставить себя на чье-либо место легко для таких, как я. Несколько мгновений она умирает, и я почти чувствую ее.
Тем не менее ответов, которые я так надеялся здесь найти, по-прежнему нет. Никакого озарения, никаких вспышек света или звона колоколов, указывающих на прорыв в деле. Ничего, только одно незначительное совпадение и пропотевшая насквозь рубашка. Я думал, будет проще. Черт, ведь это должно быть проще. Только ничего просто не выходит. Особенно когда ты очень этого хочешь. Я хочу помочь этой мертвой женщине, так же, как хочу помочь себе, но что с того? Проще ли становится искать ответы? Конечно, нет. Все, что мне хочется сейчас сделать, это взять бесплатно доставшуюся мне электрическую бритву и кроссворд, уйти и больше никогда сюда не возвращаться. Пойти домой, покормить рыбок и лечь спать. Забыть об этом эпизоде. Двигаться вперед. Не знаю точно, к чему именно.
Я начинаю потягиваться и зевать, я уже готов уйти, сдаться. Духота лишь способствует этому подавленному состоянию. Зевота заставляет меня мигать, мигать быстро-быстро, а это, в свою очередь, увеличивает приток крови к глазам. Они начинают фокусироваться, очертания комнаты становятся более резкими, и все предметы в ней как будто обретают трехмерность…
Вот оно!
В одно мгновение я наполняюсь самыми разными мыслями и эмоциями. Во-первых, мне противно. Мне стыдно, что я провел здесь столько времени и умудрился этого не заметить. Во-вторых, я возбужден, потому что наконец-то вижу — ну, не совсем вижу, — нечто, что может иметь решающее значение. И сильнее всего я чувствую облегчение. Я благодарен за то, что могу теперь двигаться дальше, за то, что мне не придется бросать расследование — по крайней мере, не на этом этапе, — и облегченно думаю о том, что смерть Даниэлы, возможно, будет-таки отомщена.
