На этот раз дело идет легче. Я расставляю руки по сторонам и балансирую, зигзагами продвигаясь вперед. Не отрываю глаз от края парка. Не смотрю вниз. Не смотрю по сторонам. Просто иду. Надо просто идти, и все будет в порядке… еще двадцать метров позади, еще тридцать. Еще пара минут, и я снова падаю на колени, пытаясь сдержать крик. На этот раз у меня получается.
Смотрю, как солнце ползет по небу. Интересно, какая сегодня будет погода. На сегодня планируется солнце, тепло и бесконечная боль, на недолгие, но неизбежные промежутки. Может быть, не только дня, но и всей недели. Или целого проклятого года.
Снова умудряюсь встать на ноги. Иду, широко расставив ноги. Зажимаю яйца в одной из рук — чертовски больно, но идти удобнее. Спотыкаясь, прохожу еще метров двести, останавливаюсь, чтобы проблеваться, и еще двести метров. Я даже остановился, чтобы помочиться, это больно, но просто, потому что я делаю это прямо в штаны. Моча стекает у меня по ногам и затекает в кожаные ботинки. Тепло, неудобно и щиплет.
Путь до дома занимает у меня около часа, за который джинсы спереди успевают пропитаться мочой и кровью. Я ни разу не потерял сознания, но несколько раз мир вокруг начинал кружиться и сереть. По пути мне встречается несколько человек; кто-то меня видит, кто-то — нет. Некоторые смотрят на меня и молча проходят мимо. Это не тот район, где соседям есть какое-то дело друг до друга. Когда я дохожу до дома, он не кажется мне больше халупой, кое-как слепленной весьма посредственным архитектором. Он кажется мне дворцом. Жаль только, что этот архитектор лифта в нем не предусмотрел.
По лестнице я поднимаюсь, сев на первую ступеньку спиной к верху и потихоньку подтягиваясь на руках от ступени к ступени. Мне нужно преодолеть всего три пролета, но они больше похожи на огромное расстояние, как будто я залез на Эмпайр-Стейт-Билдинг — только голышом, скребя гениталиями по стенам и защемляя их каждой оконной рамой, встретившейся на пути. Продолжаю убеждать себя в том, что почти все уже позади, но когда я достигаю верха, то знаю, что впереди у меня еще долгий путь, полный проблем.
Дойдя до двери, опускаю руку в карман. Джинсы плотно сидят на бедрах. Морщусь, вытаскивая ключи. Вожусь с замком. Тридцать секунд. И я его, между прочим, не взламываю.
Закрываю за собой дверь, роняю ключи на пол, шатаясь, иду к кровати. Меня трясет. Это следующий шаг? Лечь и замереть навсегда?
Нет. Несмотря на то что больше всего мне хочется отдохнуть, я знаю, что надо обработать рану. Лучше проделать это, пока у меня еще есть яйца…
…мммм!
…проделать эту операцию.
Нахожу полотенце и кидаю его на пол, после чего вылезаю из джинсов. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь их еще надеть. Исходя из собственного опыта я знаю, что кровь, к сожалению, оставляет пятна. Пятнадцать минут у меня уходит на то, чтобы раздеться, еще пять — на то, чтобы найти ковш и наполнить его теплой водой. Рыбки смотрят на меня со странным выражением. Я ничего не говорю, чтобы успокоить их. Хочу их покормить, но не могу.
Собираю необходимые принадлежности, потом ложусь на полотенце, положив задницу на подушку, приподняв бедра. Следующий час посвящен трем занятиям. Первое — отпить из бутылки столько вина, чтобы комната вокруг кружилась. Второе — изо всех сил вцепиться зубами в ручку швабры, чтобы заглушить крики. Третье — тканью, пропитанной дезинфицирующей мазью, провести по тем местам, которых, по идее, никогда не должна касаться дезинфицирующая мазь. Не знаю, начнется ли у меня воспаление. Мысль о гангрене, охватившей мою мошонку, приводит меня в такой ужас, что подобная перспектива заставляет меня продолжать наносить мазь. Закончив, я обмываю себе живот и вижу, что длинный порез, оставленный Мелиссой, настолько неглубокий, что можно не обращать на него внимания. В том смысле, что, господи, у меня могли кишки висеть наружу, и это было бы ничто по сравнению с моими яйцами.
Не знаю, смогу ли я теперь вообще заниматься сексом. Да просто нормально ходить. Или говорить. Я только знаю, что хочу, чтобы этот день закончился. Это воскресенье… Стоп, минутку! Суббота?
Господи, да сегодня суббота! Оказывается, мои внутренние часы повреждены гораздо более, чем я предполагал; но еще это значит, что у меня еще один день в запасе до конца этих выходных. Целый день на то, чтобы исцелиться.
Чувствую, что скоро наступит полная отключка. Иду к кровати и ложусь. Мой мозг убирает боль, складывая ее в группы блоков памяти на тот случай, если я сумею заснуть, и на тот мизерный случай, если мне вдруг повезет проснуться. Невнятно желаю своим рыбкам спокойной ночи. Может, уже ночь. Может, утро.
В голове моей, заторможенной алкоголем, роятся планы мести; я закрываю глаза и пытаюсь забыться.
26
Она смотрит один из подаренных фильмов вместе с папой, как вдруг звонит телефон. По телевизору кто-то пытается угробить Клинта Иствуда. Это то, что обычно происходит в фильмах с его участием. На этот раз они начали с того, что накинули ему петлю на шею. Ее отец нажимает на паузу, а она встает и идет в столовую. Время на экране остановилось, предоставляя Клинту возможность подольше поразмышлять о том, что он такого натворил, что теперь эти люди хотят его повесить.
Салли уверена, что звонят кому-то из ее родителей, потому что ей никто никогда не звонит. Секунду она думает, что это может быть Джо, но всего лишь секунду. Наверное, он выкинул вчера ее телефон, как только она вышла из комнаты. О чем он только думает? Что она может каким-то образом заменить брата?
Она берет трубку.
— Алло?
— Салли?
— Да, это я, — отвечает она, не узнавая голоса.
— Салли?
— Кто это?
— Это Джо.
— Джо?
— Салли? Салли, ты говорила, что если мне что-то понадобится…
Голос слабеет.
— Джо?
Молчание. Это действительно Джо? Не похоже на него.
— Джо?
— Пожалуйста. Салли. Кое-что случилось. Я болен. Очень, очень болен. Я не знаю, что мне делать. Мне больно. Очень больно. Ты можешь мне помочь? Ты можешь что-нибудь сделать?
— Я могу вызвать тебе «скорую помощь».
— Нет. Не надо «скорой помощи». Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты это поняла, — просит он, разговаривая с ней так, будто это она умственно отсталая, а не он. — Мне нужны обезболивающие. И аптечка. Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты взяла их и приехала ко мне. Мне очень больно. Пожалуйста. Ты понимаешь?
— Где ты живешь?
— Живу? Я… Я не помню.
— Джо?
— Погоди, погоди. Стоп. Ручка? У тебя есть ручка?
— Есть.
Он диктует ей адрес и кладет трубку. Она смотрит в окно на зеленый сад, с которым ее отец воюет последние пару лет, постепенно признавая свое поражение. Все растения и трава как будто тоже находятся в состоянии вечной войны друг с другом. Она волнуется за Джо, и ей совсем не понравилось, как звучал его голос. Она поднимает трубку, чтобы вызвать «скорую помощь», нажимает две цифры из трех и кладет трубку на место. Она отложит звонок, сначала ей нужно увидеть Джо. В спальне она вытаскивает из-под кровати аптечку первой помощи, расстегивает ее и убеждается, что все на месте, хотя она и так это знает. Она говорит родителям, что вернется позже, и направляется к машине.
