Машина едет тяжело, но это потому, что Кэнди номер два, шлюха, которая просила четыреста долларов, лежит в багажнике, куда я ее недавно запихнул. Я подъезжаю к парку, в котором Мелисса изменила мою жизнь при помощи плоскогубцев, и обхожу машину кругом.
Короткая кофточка Кэнди покрыта кровью. Ее отекшие глаза открыты и смотрят на меня, сквозь меня, и я точно не знаю, на чем она пытается сфокусироваться. Кожа у нее такая бледная, словно она была заперта в багажнике последние полгода. Сильно контрастируют с кожей ярко-красные губы цвета крови. Захлопываю багажник.
Ни в одном окне не горит свет, а из всех уличных фонарей включены не больше половины. Я вижу темные силуэты деревьев в парке. Машин нет. Пешеходов тоже. Никаких признаков жизни.
Я снова открываю багажник и смотрю на мертвую девчонку. Руки мои по-прежнему в перчатках, и я переворачиваю тело. Лужица крови под ней похожа на масло. Я снова оглядываюсь. Когда я закрывал Кэнди в багажнике, она была жива. Я снова захлопываю его, только на этот раз она мертва.
Я ее не убивал.
Снова обхожу машину, зная, что это со мной мог сделать только один человек: Мелисса. Не знаю точно когда, не знаю зачем. По той же причине, когда она пришла ко мне в квартиру и прооперировала меня. Она играет со мной. Забавляется. Что-то затевает, но что именно — понятия не имею.
Я уже внутри машины, и как только захлопнул дверь, меня вдруг останавливает движение, которое я улавливаю краем глаза. Поворачиваю голову и вижу какого-то старика, который шагает мне навстречу прямо из темноты.
— Господи, Джо, это ты?
Он подходит еще на пару шагов, и я непроизвольно пробегаюсь по нему взглядом вверх и вниз, как будто прогуливаюсь по магазину и закупаюсь жертвами. Ему давно за шестьдесят, его седые волосы зачесаны назад, а на затылке стоят торчком. Лицо его — настоящий коллаж из глубоких и длинных морщин. На носу очки, которые сломаны на переносице и держатся, похоже, на липучке.
Очки покрыты слоем пыли, и я не могу разглядеть, какого цвета его расширившиеся глаза. Он протягивает ко мне ладонь, не то чтобы указывая на меня, а так, что я начинаю подозревать, что он сейчас положит ее мне на руку. К сожалению, я почти готов ему это позволить. На нем фланелевая рубашка и коричневые вельветовые штаны. Выглядит он смутно знакомым. Я молчу. У меня нет настроения разговаривать.
— Малыш Джо? Это правда ты?
Напрягаю память, и в тот самый момент, когда окончательно фокусируюсь на его лице, в голове всплывает его имя.
— Мистер Чедвик?
— Точно, сынок. Господи, прямо не верится, — он начинает трясти головой. — Неужели малыш Джо. Мальчик Эвелин.
Он протягивает мне правую руку. На секунду я представляю себе эту руку в моем портфеле, вместе с кусочком манжета. Вылезаю из машины и пожимаю ему руку, надеясь, что он не полезет обниматься.
— Как поживает мама, Джо?
Пожимаю плечами. Мистер Чедвик всегда был довольно симпатичным мужиком, если не обращать внимания на морщины и пятна на лице, и, уж во всяком случае, в данный момент он кажется весьма дружелюбным. В его-то возрасте, он, наверное, много размышляет о смерти. Мне хочется его об этом расспросить.
— С ней все в порядке, мистер Чедвик.
— Зови меня просто Уолт.
— Без проблем, Уолт. Мама — это всегда мама. Ну, вы понимаете, о чем я.
— Все еще собирает свои паззлы?
— Ага.
Вне машины меня пробирает холод. Быстрый взгляд на покрытое тучами небо наводит на мысль, что скоро может опять пойти дождь. Если так и случится, это разрушит все мои планы.
— Она собирает их с тех пор, как я себя помню.
— Да, ей действительно нравятся паззлы.
— Поспорить готов, у нее здорово получается. Очень здорово.
— Так… ммм…. Уолт, что вы тут делаете так поздно?
— Прогуливаюсь с собакой, — отвечает он, показывая мне поводок.
Я оглядываюсь.
— А где она? В парке?
— Кто?
— Ваша собака, Уолт.
Он трясет головой.
— Нет, нет, Спарки умер два года назад.
На это мне ответить нечего. Делаю все возможное, чтобы воспринять это как шутку, но не получается. Я начинаю медленно кивать, как будто все прекрасно понимаю. Он тоже начинает медленно кивать, точно копируя мой жест. Проходит еще несколько секунд, прежде чем он нарушает молчание.
— А ты, Джо?
— Просто решил проехаться. Ну, вы знаете.
— Уже не совсем. Я больше не вожу, с тех пор как случился удар. Врачи говорят, что я больше никогда не сяду за руль. Знаешь, Джо, мне надо бы связаться с твоей мамой. Бог ты мой, вот это женщина. Таких сегодня больше не делают.
Каких таких? Таких сумасшедших? Еще как делают, Уолт. Я пожимаю плечами и ничего не отвечаю.
— А ты чем занимаешься, Джо?
— Продаю машины.
— Правда? Я как раз собираюсь купить машину, — говорит он, приводя меня в замешательство, так как только что говорил, что ему больше нельзя водить; похоже, сам он тоже в замешательстве. Мне безумно хочется знать, видел ли он труп в багажнике.
— А где ты работаешь?
— Эээ… — пытаюсь придумать название, — «Эверблю Карс». Слышали?
Он медленно кивает.
— Хорошая компания, Джо. Ты должен гордиться, что там работаешь.
— Спасибо, Уолт.
— Это одна из ваших? — кивает он в сторону машины.
— Да.
Уолт — свидетель. Симпатичный старикан Уолт Чедвик.
— Хотите прокатиться?
— А она продается?
— Ага, — прикидываю я цену, — восемь тысяч.
Он присвистывает. Так обычно делают люди, когда называешь им цену. Обычно за таким свистом следует пинок в шину.
— Ух ты, дешево, — говорит он и пытается пнуть ближайшую шину, но промахивается.
Мы залезаем в машину. Я пристегиваюсь, и Уолт тоже возится со своим ремнем. При этом он неотрывно рассматривает панель управления, кондиционер, магнитолу.
— Знаешь, Джо, я не видел твою мать с тех пор, как умер твой отец.
Завидую.
— Это была настоящая трагедия, — добавляет он, и голос его действительно звучит расстроенно.
Я ловлю себя на том, что снова киваю. Хочу сказать ему, что тоже считаю это трагедией. Хочу сказать, как это больно, что папы с нами больше нет и как бы я хотел, чтобы он был жив, но я ничего не говорю.
— Да, — аккуратно отвечаю я, тщательно контролируя интонацию.
— Я тебе тогда говорил, что я действительно соболезную?
Понятия не имею, что он мне тогда говорил. Что мне вообще говорили.
