Я еду по окраине города в своей новой машине, в каком-то «форде», небрежно рассматриваю предстающий передо мной товар, ищу что-нибудь, на чем можно было бы испробовать свою способность к импровизации, или, возможно, дом, который показался бы мне незапертым. Идея. Как я знаю из своего опыта, неожиданные идеи часто бывают самыми удачными. Приходится напомнить себе, что это не всегда так.
Мой портфель лежит на пассажирском сиденье, забитый ножами, ножницами и парой плоскогубцев. Этот портфель — как ящик с инструментами для современного серийного убийцы.
Направляюсь к одному из ближайших кинотеатров, которые плодятся по городу с частотой по штуке в год. Паркую машину среди множества других. И остаюсь ждать, равнодушно почесывая пах. Поток людей прерывается сеансами, которые начинаются и заканчиваются, и дольше всего к машинам идут неторопливо прогуливающиеся, или разговаривающие, или инвалиды. Наконец, я намечаю идеальную жертву. Наверное, ей около тридцати. Длинные светлые волосы, высокие скулы, инвалидная коляска. По-моему, такому человеку терять нечего, так что ее убийство — это и не преступление будет вовсе. Черт, да она даже не почувствует половины вещей, которые я собираюсь с ней проделать.
Я наблюдаю, как это дышащее тело мужественно пересаживается в машину, используя руки, чтобы перенести вес с коляски на сиденье водителя. Потом с ловкостью, которой могут достичь лишь инвалиды, она закидывает коляску на крышу машины и пристегивает ее. Поразительно. Она это проделывает в последний раз.
Я прослеживаю за ней до дома. «Форд» у меня последней модели и прекрасно оснащен. Включаю кондиционер и стереосистему. Довольно приятное вождение. Останавливаюсь несколько поодаль от ее дома и даю ей двадцать минут, чтобы заехать домой и привести все в порядок. Скорее всего, живет она одна. Во-первых, она инвалид, и никто бы в нее все равно не влюбился; во-вторых, если бы у нее был парень, он бы сопровождал ее в кино. До сих пор я всегда считал, что недееспособные, умственно отсталые и инвалиды — существа абсолютно бесполезные.
Дом одноэтажный — неудивительно для человека в ее положении. За садом практически не следят. Заезд для инвалидной коляски перед входной дверью оканчивается ковриком с надписью «добро пожаловать». Я поднимаюсь по нему ровно после одиннадцати. Вожусь с замком. Для человека, прикованного к инвалидной коляске, безопасность ее обеспечена неважно. Такова жизнь. Те, кто наиболее подвержены нападению — старики, слабые люди, красивые люди — обычно ограничиваются цепочкой и замком на двери. Немного. Для такого, как я — совсем ничего.
Сначала меня влечет на кухню, где все приборы и приспособления находятся на уровне пояса. Открываю холодильник и изучаю его содержимое. Я это делаю не потому, что я голодный или хочу пить, а потому, что я это делал в домах многих других жертв. В холодильнике ничего особенного нет. Похоже, она вегетарианка. Никогда не понимал вегетарианцев.
Я выбираю пакет молока, пью прямо из него и ставлю посреди стола. Вытираю рот рукавом, чтобы стереть молочные усики, затем направляюсь в широкий, не покрытый ковром коридор, ведущий в спальню.
Это будет блиц-нападение. Возиться времени нет. Так что все произойдет прямо здесь и прямо сейчас.
Я оказываюсь в ее комнате и избиваю ее до того, как она вообще успевает сообразить, что происходит. Перестаю ее бить, только когда в моей руке появляется жгучая боль, как будто я сломал мизинец. Молюсь, чтобы это было не так, ибо раз уж Бог не помог мне с моим яичком, Он остался мне должен. Мне лишь остается надеяться, что Он в хорошем настроении.
Связывать этой женщине ноги необходимости нет. Только руки. Использую шнур от телефона, рядом с ее кроватью. Ей он больше не понадобится. Когда я хорошо ее зафиксировал, то начинаю массировать свой палец. Неприятные ощущения постепенно проходят, и я облегченно вздыхаю. В конце концов, Господь Бог меня любит.
Пластырь на моем яичке не позволит мне сделать то, что я делаю обычно, зато, по крайней мере, я могу оказать нам обоим услугу и сэкономить время. Осторожно, чтобы не слишком запачкать кровью руки, я использую нож, который почистил прошлой ночью, и, закончив, упаковываю его и вынимаю тот, на котором отпечатки Кэлхауна. Риск смазать отпечатки теперь, когда жертва мертва, сведен к минимуму. Несмотря на это, я действую очень осторожно, когда ввожу лезвие в одну из ее открытых ран.
Когда я заканчиваю, то прохожу мимо ее сервантов и комодов и одалживаю кое-какие вещички, которые ей все равно не понадобятся. Уже собираюсь уходить, как вдруг слышу слабый гул, доносящийся из гостиной. Это большой аквариум. Я молча замираю перед ним и смотрю, как пара дюжин рыбок плавают туда-сюда под голубыми лампами. Я тут же вспоминаю о Шалуне и Иегове. Искушение выбрать двух рыбок из этого аквариума и взять их с собой, просто огромно, но я знаю, что не смогу их заменить. Нет. В моей жизни должна остаться пустота — по крайней мере, пока у меня есть возможность скорбеть. Радость от двух новых рыбок будет слишком горькой.
Я начинаю довольно паршиво чувствовать себя из-за того, что убил Малышку Мисс Инвалида. Она любила рыб, и я любил рыб. Мы жили с ними в своем одиночестве. Они были нашими друзьями, а мы — их богами. Раньше она была просто незнакомым человеком, но теперь между нами возникла связь. Может, в другой жизни она могла бы стать мне другом. Может, больше, чем другом. Оставляю входную дверь открытой, предполагая, что так ее тело найдут быстрее с помощью обеспокоенного соседа или ночного грабителя. Все, на что я теперь могу надеяться — это на то, что у нее будут красивые похороны. Перед тем как пойти к машине, проверяю, нет ли на мне крови. Пара темных пятнышек все-таки осталось, но они практически неразличимы на моем темном комбинезоне.
Я еду прямиком к отелю, быстро осматриваюсь, чтобы убедиться, что поблизости нет полиции, и прохожу в свой номер. Оказавшись в безопасности своей комнаты, я отмываю настоящее орудие убийства и снова заворачиваю его в пакет. В идеале его надо бы вернуть туда, откуда я его взял, но в этом мире ничто не идеально. Выброшу куда-нибудь еще.
Снимаю пластырь с яичка, зная, что мне придется приклеить новый. Но сначала я сажусь на край кровати и изучаю свои гениталии в зеркале. Ожидаю увидеть нечто черное, зараженное, что приведет меня или в больницу, или в морг. Вместо этого вижу сморщенную кожу, покрытую кровью и тальком, а когда я стираю все это влажным углом полотенца, то вижу, что работа Мелиссы оказалась эффективной. Все вокруг раскраснелось от постоянного чесания, и, изучив шов поближе, я вижу, почему все это время меня так мучил зуд. После операции остались швы, которые давно нужно было снять.
Не хочу, чтобы Мелисса нанесла мне еще один визит, чтобы помочь, поэтому направляюсь в ванную, беру ножницы и пинцет, которые я заметил вчера, когда использовал тальк. Подстелив под себя полотенце, я очень медленно вытягиваю нейлоновые нити пинцетом, а потом отрезаю их ножницами. Весь мой пах, низ живота и верхняя часть бедер начинают немедленно болеть, но боль вполне терпима. От каждой нейлоновой нити, которую я протягиваю сквозь свою плоть, по телу пробегает дрожь. Подумываю, не стоит ли напиться, дабы сделать эту процедуру приятнее, но потом решаю, что не стоит — учитывая цену, которую тут пришлось бы за это заплатить. Моя мошонка начинает кровоточить, но несильно.
