— Все готово, Джеймс, — ответила она, не поднимая глаз от
шитья. Последние месяцы миссис Вэйн бывало как-то не по себе, когда она
оставалась наедине со своим суровым и грубоватым сыном. Ограниченная и скрытная
женщина приходила в смятение, когда их глаза встречались. Часто задавала она
себе вопрос, не подозревает ли сын что-нибудь.
Джеймс не говорил больше ни слова, и это молчание стало ей
невтерпеж. Тогда она пустила в ход упреки и жалобы. Женщины, защищаясь, всегда
переходят в наступление. А их наступление часто кончается внезапной и
необъяснимой сдачей.
— Дай бог, чтобы тебе понравилась жизнь моряка, Джеймс, —
начала миссис Вэйн. — Не забывай, что ты сам этого захотел. А ведь мог бы
поступить в контору какого-нибудь адвоката. Адвокаты — весьма почтенное
сословие, в провинции их часто приглашают в самые лучшие дома.
— Не терплю контор и чиновников, — отрезал Джеймс. — Что я
сам сделал выбор — это верно. Свою жизнь я проживу так, как мне нравится. А
тебе, мама, на прощанье скажу одно: береги Сибилу. Смотри, чтобы с ней не
случилось беды! Ты должна охранять ее!
— Не понимаю, зачем ты это говоришь, Джеймс. Разумеется, я
Сибилу оберегаю.
— Я слышал, что какой-то господин каждый вечер бывает в
театре и ходит за кулисы к Сибиле. Это правда? Что ты на это скажешь?
— Ах, Джеймс, в этих вещах ты ничего не смыслишь. Мы,
актеры, привыкли, чтобы нам оказывали самое любезное внимание. Меня тоже
когда-то засыпали букетами. В те времена люди умели ценить наше искусство. Ну а
что касается Сибилы… Я еще не знаю, прочно ли ее чувство, серьезно ли оно. Но
этот молодой человек, без сомнения, настоящий джентльмен. Он всегда так учтив
со мной. И по всему заметно, что богат, — он посылает Сибиле чудесные цветы.
— Но ты даже имени его не знаешь! — сказал юноша резко.
— Нет, не знаю, — с тем же безмятежным спокойствием ответила
мать. — Он не открыл еще нам своего имени. Это очень романтично. Наверное, он
из самого аристократического круга.
Джеймс Вэйп прикусил губу.
— Береги Сибилу, мама! — сказал он опять настойчиво. —
Смотри за ней хорошенько!
— Сын мой, ты меня очень обижаешь. Разве я мало забочусь о
Сибиле? Конечно, если этот джентльмен богат, почему ей не выйти за него? Я
уверена, что он знатного рода. Это по всему видно. Сибила может сделать
блестящую партию. И они будут прелестной парой, — он замечательно красив, его
красота всем бросается в глаза.
Джеймс проворчал что-то себе под нос, барабаня пальцами по
стеклу. Он обернулся к матери и хотел что-то еще сказать, но в эту минуту дверь
отворилась и вбежала Сибила.
— Что это у вас обоих такой серьезный вид? — воскликнула
она. — В чем дело?
— Ни в чем, — сказал Джеймс. — Не все же смеяться, иной раз
надо и серьезным быть. Ну, прощай, мама. Я приду обедать к пяти. Все уложено,
кроме рубашек, так что ты не беспокойся.
— До свиданья, сын мой, — отозвалась миссис Вэйн и
величественно, но с натянутым видом кивнула Джеймсу. Ее сильно раздосадовал
тон, каким он говорил с ней, а выражение его глаз пугало ее.
— Поцелуй меня, мама, — сказала Сибила. Ее губы, нежные, как
цветочные лепестки, коснулись увядшей щеки и согрели ее.
— О дитя мое, дитя мое! — воскликнула миссис Вэйн, поднимая
глаза к потолку в поисках воображаемой галерки.
— Ну, пойдем, Сибила! — нетерпеливо позвал Джеймс. Он не
выносил аффектации, к которой так склонна была его мать.
Брат и сестра вышли на улицу, где солнечный свет спорил с
ветром, нагонявшим тучки, и пошли по унылой Юстон-Род. Прохожие удивленно
посматривали на угрюмого и нескладного паренька в дешевом, плохо сшитом
костюме, шедшего с такой изящной и грациозной девушкой. Он напоминал
деревенщину-садовника с прелестной розой.
По временам Джим хмурился, перехватывая чей-нибудь
любопытный взгляд. Он терпеть не мог, когда на него глазели, — чувство,
знакомое гениям только на закате жизни, но никогда не оставляющее людей
заурядных. Сибила же совершенно не замечала, что ею любуются. В ее смехе
звенела радость любви. Она думала о Прекрасном Принце, но, чтобы ничто не
мешало ей упиваться этими мыслями, не говорила о нем, а болтала о корабле, на
котором будет плавать Джеймс, о золоте, которое он непременно найдет в
Австралии, о воображаемой красивой и богатой девушке, которую он спасет,
освободив из рук разбойников в красных рубахах. Сибила и мысли не допускала,
что Джеймс на всю жизнь останется простым матросом, или третьим помощником
капитана, или кем-либо в таком роде. Нет, нет! Жизнь моряка ужасна! Сидеть, как
птица в клетке, на каком-нибудь противном корабле, когда его то и дело атакуют
с хриплым ревом горбатые волны, а злой ветер гнет мачты и рвет паруса на
длинные свистящие ленты! Как только корабль прибудет в Мельбурн, Джеймсу
следует вежливо сказать капитану «прости» и высадиться на берег и сразу же
отправиться на золотые прииски. Недели не пройдет, как он найдет большущий
самородок чистого золота, какого еще никто никогда не находил, и перевезет его
на побережье в фургоне под охраной шести конных полицейских. Скрывающиеся в
зарослях бандиты трижды нападут на них, произойдет кровопролитная схватка, и
бандиты будут отброшены… Или нет, не надо никаких золотых приисков, там ужас
что творится, люди отравляют друг друга, в барах стрельба, ругань. Лучше
Джеймсу стать мирным фермером, разводить овец. И в один прекрасный вечер, когда
он верхом будет возвращаться домой, он увидит, как разбойник на черном коне
увозит прекрасную знатную девушку, пустится за ним в погоню и спасет красавицу.
Ну а потом она, конечно, влюбится в него, а он — в нее, и они поженятся,
вернутся в Лондон и будут жить здесь, в большущем доме. Да, да, Джеймса ждут
впереди чудесные приключения. Только он должен быть хорошим, не кипятиться и не
транжирить денег.
— Ты слушайся меня, Джеймс. Хотя я старше тебя только на
год, я гораздо лучше знаю жизнь… Да смотри же, пиши мне с каждой почтой! И
молись перед сном каждый вечер, а я тоже буду молиться за тебя. И через
несколько лет ты вернешься богатым и счастливым.
Джеймс слушал сестру угрюмо и молча. С тяжелым сердцем
уезжал он из дому. Да и не только предстоящая разлука удручала его и заставляла
сердито хмуриться. При всей своей неопытности юноша остро чувствовал, что
Сибиле угрожает опасность. От этого светского щеголя, который вздумал за ней
ухаживать, добра не жди! Он был аристократ — и Джеймс ненавидел его, ненавидел
безотчетно, в силу какого-то классового инстинкта, ему самому непонятного и
потому еще более властного. Притом Джеймс, зная легкомыслие и пустое тщеславие
матери, чуял в этом грозную опасность для Сибилы и ее счастья. В детстве мы любим
родителей. Став взрослыми, судим их. И бывает, что мы их прощаем.
