— Хорошая ли она девушка? Она — красавица, а это гораздо
важнее, — бросил лорд Генри, потягивая из стакана вермут с померанцевой. —
Дориан утверждает, что она красавица, а в этих вещах он редко ошибается.
Портрет, который ты написал, научил его ценить красоту других людей. Да, да, и
в этом отношении портрет весьма благотворно повлиял на него… Сегодня вечером мы
с тобой увидим его избранницу, если только мальчик не забыл про наш уговор.
— Ты все это серьезно говоришь, Гарри?
— Совершенно серьезно, Бэзил. Не дай бог, чтобы мне пришлось
говорить когда-нибудь еще серьезнее, чем сейчас.
— Но неужели ты одобряешь это, Гарри, — продолжал художник,
шагая по комнате и кусая губы. — Не может быть! Это просто какое-то глупое
увлечение.
— А я никогда ничего не одобряю и не порицаю, — это
нелепейший подход к жизни. Мы посланы в сей мир не для того, чтобы
проповедовать свои моральные предрассудки. Я не придаю никакого значения тому,
что говорят пошляки, и никогда не вмешиваюсь в жизнь людей мне приятных. Если
человек мне нравится, то все, в чем он себя проявляет, я нахожу прекрасным.
Дориан Грей влюбился в красивую девушку, которая играет Джульетту, и хочет
жениться на ней. Почему бы и нет? Женись он хотя бы на Мессалине — от этого он
не станет менее интересен. Ты знаешь, я не сторонник брака. Главный вред брака
в том, что он вытравливает из человека эгоизм. А люди неэгоистичные бесцветны,
они утрачивают свою индивидуальность. Правда, есть люди, которых брачная жизнь
делает сложнее. Сохраняя свое «я», они дополняют его множеством чужих «я».
Такой человек вынужден жить более чем одной жизнью и становится личностью
высокоорганизованной, а это, я полагаю, и есть цель нашего существования. Кроме
того, всякое переживание ценно, и что бы ни говорили против брака, — это ведь,
безусловно, какое-то новое переживание, новый опыт. Надеюсь, что Дориан женится
на этой девушке, будет с полгода страстно обожать ее, а потом внезапно влюбится
в другую. Тогда будет очень интересно понаблюдать его.
— Ты все это говоришь не всерьез, Гарри. Ведь, если жизнь
Дориана будет разбита, ты больше всех будешь этим огорчен. Право, ты гораздо
лучше, чем хочешь казаться.
Лорд Генри расхохотался.
— Все мы готовы верить в других по той простой причине, что
боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашим
ближним те добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем,
что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, что
он увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойника
с большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы. Поверь, Бэзил, все,
что я говорю, я говорю вполне серьезно. Больше всего на свете я презираю
оптимизм… Ты боишься, что жизнь Дориана будет разбита, а, по-моему, разбитой
можно считать лишь ту жизнь, которая остановилась в своем развитии. Исправлять
и переделывать человеческую натуру — значит, только портить ее. Ну а что
касается женитьбы Дориана… Конечно, это глупость. Но есть иные, более
интересные формы близости между мужчиной и женщиной. И я неизменно поощряю их…
А вот и сам Дориан! От него ты узнаешь больше, чем от меня.
— Гарри, Бэзил, дорогие мои, можете меня поздравить! —
сказал Дориан, сбросив подбитый шелком плащ и пожимая руки друзьям. — Никогда
еще я не был так счастлив. Разумеется, все это довольно неожиданно, как
неожиданны все чудеса в жизни. Но, мне кажется, я всегда искал и ждал именно этого.
Он порозовел от волнения и радости и был в эту минуту
удивительно красив.
— Желаю вам большого счастья на всю жизнь, Дориан, — сказал
Холлуорд. — А почему же вы не сообщили мне о своей помолвке? Это
непростительно. Ведь Гарри вы известили.
— А еще непростительнее то, что вы опоздали к обеду, —
вмешался лорд Генри, с улыбкой положив руку на плечо Дориана. — Ну, давайте
сядем за стол и посмотрим, каков новый здешний шеф-повар. И потом вы нам
расскажете все по порядку.
— Да тут и рассказывать почти нечего, — отозвался Дориан,
когда они уселись за небольшой круглый стол. — Вот как все вышло: вчера
вечером, уйдя от вас, Гарри, я переоделся, пообедал в том итальянском
ресторанчике на Руперт-стрит, куда вы меня водили, а в восемь часов отправился
в театр. Сибила играла Розалинду. Декорации были, конечно, ужасные, Орландо
просто смешон. Но Сибила! Ах, если бы вы ее видели! В костюме мальчика она
просто загляденье. На ней была зеленая бархатная куртка с рукавами цвета
корицы, коричневые короткие штаны, плотно обтягивавшие ноги, изящная зеленая
шапочка с соколиным пером, прикрепленным блестящей пряжкой, и плащ с капюшоном
на темно-красной подкладке. Никогда еще она не казалась мне такой прелестной!
Своей хрупкой грацией она напоминала танагрскую статуэтку, которую я видел у
вас в студии, Бэзил. Волосы обрамляли ее личико, как темные листья — бледную
розу. А ее игра… ну, да вы сами сегодня увидите. Она просто рождена для сцены.
Я сидел в убогой ложе совершенно очарованный. Забыл, что я в Лондоне, что у нас
теперь девятнадцатый век. Я был с моей возлюбленной далеко, в дремучем лесу,
где не ступала нога человека… После спектакля я пошел за кулисы и говорил с
нею.
— Да, Дориан, мне кажется, вы правы, — с расстановкой
отозвался Холлуорд.
— А сегодня вы с ней виделись? — спросил лорд Генри. Дориан
Грей покачал головой.
— Я оставил ее в Арденнских лесах — и встречу снова в одном
из садов Вероны.
Лорд Генри в задумчивости отхлебнул глоток шампанского.
— А когда же именно вы заговорили с нею о браке, Дориан? И
что она ответила? Или вы уже не помните?
— Дорогой мой, я не делал ей официального предложения,
потому что для меня это был не деловой разговор. Я сказал, что люблю ее, а она
ответила, что недостойна быть моей женой. Недостойна! Господи, да для меня весь
мир — ничто в сравнении с ней!
— Женщины в высшей степени практичный народ, — пробормотал
Генри. — Они много практичнее нас. Мужчина в такие моменты частенько забывает
поговорить о браке, а женщина всегда напомнит ему об этом…
Холлуорд жестом остановил его.
— Перестань, Гарри, ты обижаешь Дориана. Он не такой, как
другие, он слишком благороден, чтобы сделать женщину несчастной.
Лорд Генри посмотрел через стол на Дориана.
— Дориан на меня никогда не сердится, — возразил он. — Я
задал ему этот вопрос из самого лучшего побуждения, единственного, которое
оправдывает какие бы то ни было вопросы: из простого любопытства. Хотел
проверить свое наблюдение, что обычно не мужчина женщине, а она ему делает
предложение. Только в буржуазных кругах бывает иначе. Но буржуазия ведь отстала
от века.
Дориан Грей рассмеялся и покачал головой.
