— Она очень красива, Дориан, — сказал он. — Но играть не
умеет. Пойдемте!
— Нет, я досижу до конца, — возразил Дориан резко и с
горечью. — Мне очень совестно, что вы из-за меня потеряли вечер, Гарри. Прошу
прощения у вас обоих.
— Дорогой мой, мисс Вэйн, наверное, сегодня нездорова, —
перебил его Холлуорд. — Мы придем как-нибудь в другой раз.
— Хотел бы я думать, что она больна, — возразил Дориан. — Но
вижу, что она просто холодна и бездушна. Она совершенно изменилась. Вчера еще
она была великой артисткой. А сегодня — только самая заурядная средняя актриса.
— Не надо так говорить о любимой женщине, Дориан. Любовь
выше искусства.
— И любовь и искусство — только формы подражания, — сказал
лорд Генри. — Ну, пойдемте, Бэзил. И вам, Дориан, тоже не советую здесь
оставаться. Смотреть плохую игру вредно для души… Наконец, вряд ли вы захотите,
чтобы ваша жена оставалась актрисой, — так не все ли вам равно, что она играет
Джульетту, как деревянная кукла? Она очень мила. И если в жизни она понимает
так же мало, как в искусстве, то более близкое знакомство с ней доставит вам
много удовольствия. Только два сорта людей по-настоящему интересны — те, кто
знает о жизни все решительно, и те, кто ничего о ней не знает… Ради бога,
дорогой мой мальчик, не принимайте этого так трагично! Секрет сохранения
молодости в том, чтобы избегать волнений, от которых дурнеешь. Поедемте-ка со
мной и Бэзилом в клуб! Мы будем курить и пить за Сибилу Вэйн. Она красавица.
Чего вам еще?
— Уходите, Гарри, — крикнул Дориан. — Я хочу побыть один.
Бэзил, и вы уходите. Неужели вы не видите, что у меня сердце разрывается на
части?
К глазам его подступили горячие слезы, губы дрожали. Отойдя
в глубь ложи, он прислонился к стене и закрыл лицо руками.
— Пойдем, Бэзил, — промолвил лорд Генри с неожиданной для
него теплотой. И оба вышли из ложи.
Через несколько минут снова вспыхнули огни рампы, занавес
поднялся, и началось третье действие. Дориан Грей вернулся на свое место. Он
был бледен, и на лице его застыло выражение высокомерного равнодушия. Спектакль
продолжался; казалось, ему не будет конца. Зал наполовину опустел, люди
уходили, стуча тяжелыми башмаками и пересмеиваясь. Провал был полный.
Последнее действие шло почти при пустом зале. Наконец
занавес опустился под хихиканье и громкий ропот.
Как только окончился спектакль, Дориан Грей помчался за
кулисы. Сибила стояла одна в своей уборной. Лицо ее светилось торжеством, глаза
ярко блестели, от нее словно исходило сияние. Полуоткрытые губы улыбались
какой-то одной ей ведомой тайне.
Когда вошел Дориан Грей, она посмотрела на него с невыразимой
радостью и воскликнула:
— Как скверно я сегодня играла, Дориан!
— Ужасно! — подтвердил он, глядя на нее в полном недоумении.
— Отвратительно! Вы не больны? Вы и представить себе не можете, как это было
ужасно и как я страдал!
Девушка все улыбалась.
— Дориан. — Она произнесла его имя певуче и протяжно,
упиваясь им, словно оно было слаще меда для алых лепестков ее губ. — Дориан,
как же вы не поняли? Но сейчас вы уже понимаете, да?
— Что тут понимать? — спросил он с раздражением.
— Да то, почему я так плохо играла сегодня… И всегда буду
плохо играть. Никогда больше не смогу играть так, как прежде.
Дориан пожал плечами.
— Вы, должно быть, заболели. Вам не следовало играть, если
вы нездоровы. Ведь вы становитесь посмешищем. Моим друзьям было нестерпимо
скучно. Да и мне тоже.
Сибила, казалось, не слушала его. Она была в каком-то
экстазе счастья, совершенно преобразившем ее.
— Дориан, Дориан! — воскликнула она. — Пока я вас не знала,
я жила только на сцене. Мне казалось, что это — моя настоящая жизнь. Один вечер
я была Розалиндой, другой — Порцией. Радость Беатриче была моей радостью, и
страдания Корделии — моими страданиями. Я верила всему. Те жалкие актеры, что
играли со мной, казались мне божественными, размалеванные кулисы составляли мой
мир. Я жила среди призраков и считала их живыми людьми. Но ты пришел, любимый,
и освободил мою душу из плена. Ты показал мне настоящую жизнь. И сегодня у меня
словно открылись глаза. Я увидела всю мишурность, фальшь и нелепость той
бутафории, которая меня окружает на сцене. Сегодня вечером я впервые увидела,
что Ромео стар, безобразен, накрашен, что лунный свет в саду не настоящий и сад
этот — не сад, а убогие декорации. И слова, которые я произносила, были не
настоящие, не мои слова, не то, что мне хотелось бы говорить. Благодаря тебе я
узнала то, что выше искусства. Я узнала любовь настоящую. Искусство — только ее
бледное отражение. О радость моя, мой Прекрасный Принц! Мне надоело жить среди
теней. Ты мне дороже, чем все искусство мира. Что мне эти марионетки, которые
окружают меня на сцене? Когда я сегодня пришла в театр, я просто удивилась: все
сразу стало мне таким чужим! Думала, что буду играть чудесно, — а оказалось,
что ничего у меня не выходит. И вдруг я душой поняла, отчего это так, и мне
стало радостно. Я слышала в зале шиканье — и только улыбалась. Что они знают о
такой любви, как наша? Возьми меня отсюда, Дориан, уведи меня туда, где мы
будем совсем одни. Я теперь ненавижу театр. Я могла изображать на сцене любовь,
которой не знала, но не могу делать это теперь, когда любовь сжигает меня, как
огонь. Ах, Дориан, Дориан, ты меня понимаешь? Ведь мне сейчас играть влюбленную
— это профанация! Благодаря тебе я теперь это знаю.
Дориан порывистым движением отвернулся от Сибилы и сел на
диван.
— Вы убили мою любовь, — пробормотал он, не поднимая глаз.
Сибила удивленно посмотрела на него и рассмеялась. Дориан
молчал. Она подошла к нему и легко, одними пальчиками коснулась его волос.
Потом стала на колени и прильнула губами к его рукам. Но Дориан вздрогнул,
отдернул руки. Потом, вскочив с дивана, шагнул к двери.
