— Ну а как, например, вас окрестить по-новому, Гарри? —
спросила герцогиня.
— Принц Парадокс, — сказал Дориан.
— Вот удачно придумано! — воскликнула герцогиня.
— И слышать не хочу о таком имени, — со смехом запротестовал
лорд Генри, садясь в кресло. — Ярлык пристанет, так уж потом от него не
избавишься. Нет, я отказываюсь от этого титула.
— Короли не должны отрекаться, — тоном предостережения
произнесли красивые губки.
— Значит, вы хотите, чтобы я стал защитником трона?
— Да.
— Но я провозглашаю истины будущего!
— А я предпочитаю заблуждения настоящего, — отпарировала
герцогиня.
— Вы меня обезоруживаете, Глэдис! — воскликнул лорд Генри,
заражаясь ее настроением.
— Я отбираю у вас щит, но оставляю копье, Гарри.
— Я никогда не сражаюсь против Красоты, — сказал он с
галантным поклоном.
— Это ошибка, Гарри, поверьте мне. Вы цените красоту слишком
высоко.
— Полноте, Глэдис! Правда, я считаю, что лучше быть
красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, я первый готов согласиться,
что лучше уж быть добродетельным, чем безобразным.
— Выходит, что некрасивость — один из семи смертных грехов?
— воскликнула герцогиня. А как же вы только что сравнивали с ними орхидеи?
— Нет, Глэдис, некрасивость — одна из семи смертных
добродетелей. И вам, как стойкой тори, не следует умалять их значения. Пиво,
Библия и эти семь смертных добродетелей сделали нашу Англию такой, какая она
есть.
— Значит, вы не любите нашу страну?
— Я живу в ней.
— Чтобы можно было усерднее ее хулить?
— А вы хотели бы, чтобы я согласился с мнением Европы о ней?
— Что же там о нас говорят?
— Что Тартюф эмигрировал в Англию и открыл здесь торговлю.
— Это ваша острота, Гарри?
— Дарю ее вам.
— Что я с ней сделаю? Она слишком похожа на правду.
— А вы не бойтесь. Наши соотечественники никогда не узнают
себя в портретах.
— Они — люди благоразумные.
— Скорее хитрые. Подводя баланс, они глупость покрывают
богатством, а порок — лицемерием.
— Все-таки в прошлом мы вершили великие дела.
— Нам их навязали, Глэдис.
— Но мы с честью несли их бремя.
— Не дальше как до Фондовой биржи.
Герцогиня покачала головой.
— Я верю в величие нации.
— Оно — только пережиток предприимчивости и напористости.
— В нем — залог развития.
— Упадок мне милее.
— А как же искусство? — спросила Глэдис.
— Оно — болезнь.
— А любовь?
— Иллюзия.
— А религия?
— Распространенный суррогат веры.
— Вы скептик.
— Ничуть! Ведь скептицизм — начало веры.
— Да кто же вы?
— Определить — значит ограничить.
— Ну, дайте мне хоть нить!..
— Нити обрываются. И вы рискуете заблудиться в лабиринте.
— Вы меня окончательно загнали в угол. Давайте говорить о
другом.
— Вот превосходная тема — хозяин дома. Много лет назад его
окрестили Прекрасным Принцем.
— Ах, не напоминайте мне об этом! — воскликнул Дориан Грей.
— Хозяин сегодня несносен, — сказала герцогиня, краснея. —
Он, кажется, полагает, что Монмаут женился на мне из чисто научного интереса,
видя во мне наилучший экземпляр современной бабочки.
— Но он, надеюсь, не посадит вас на булавку, герцогиня? — со
смехом сказал Дориан.
— Достаточно того, что в меня втыкает булавки моя горничная,
когда сердится.
— А за что же она на вас сердится, герцогиня?
— Из-за пустяков, мистер Грей, уверяю вас. Обычно за то, что
я прихожу в три четверти девятого и заявляю ей, что она должна меня одеть к
половине девятого.
— Какая глупая придирчивость! Вам бы следовало прогнать ее,
герцогиня.
— Не могу, мистер Грей. Она придумывает мне фасоны шляпок.
Помните ту, в которой я была у леди Хилстон? Вижу, что забыли, но из любезности
делаете вид, будто помните. Так вот, она эту шляпку сделала из ничего. Все
хорошие шляпы создаются из ничего.
— Как и все хорошие репутации, Глэдис, — вставил лорд Генри.
— А когда человек чем-нибудь действительно выдвинется, он наживает врагов. У нас
одна лишь посредственность — залог популярности.
— Только не у женщин, Гарри! — Герцогиня энергично покачала
головой. — А женщины правят миром. Уверяю вас, мы терпеть не можем
посредственности. Кто-то сказал про нас, что мы «любим ушами». А вы, мужчины,
любите глазами… Если только вы вообще когда-нибудь любите.
— Мне кажется, мы только это и делаем всю жизнь, — сказал
Дориан.
— Ну, значит, никого не любите по-настоящему, мистер Грей, —
отозвалась герцогиня с шутливым огорчением.
— Милая моя Глэдис, что за ересь! — воскликнул лорд Генри. —
Любовь питается повторением, и только повторение превращает простое вожделение
в искусство. Притом каждый раз, когда влюбляешься, любишь впервые. Предмет
страсти меняется, а страсть всегда остается единственной и неповторимой.
Перемена только усиливает ее. Жизнь дарит человеку в лучшем случае лишь одно
великое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это великое мгновение
переживать как можно чаще.
— Даже если оно вас тяжело ранит, Гарри? — спросила
герцогиня, помолчав.
— Да, в особенности тогда, когда оно вас ранит, — ответил
лорд Генри.
Герцогиня повернулась к Дориану и посмотрела на него как-то
странно.
— А вы что на это скажете, мистер Грей? — спросила она.
Дориан ответил не сразу. Наконец рассмеялся и тряхнул
головой.
