Я быстро ретировался к себе, извинившись через дверь: мол, совсем забыл, должна звонить мама. И пусть Олеся меня не ждет, я приду сразу в ресторан. Мы уже третий вечер, как питались в гостинице, выходить в город ни у кого не обнаруживалось желания.
Спустившись в свой номер на первый этаж, я запер дверь от случайных визитов и вскрыл конверт. Ого! Это сюрприз, и презанятный! Хорош подарочек для Юрасика. Ах ты, мой голубчик! Я даже пожалел беднягу. Перечитал еще раз и спрятал на всякий случай хитрое письмо в сейф. Конверт, разорвав на полсотни кусков, спустил в унитаз. Авось, не засорится.
Глава 3
Прогулки при неполной луне
На самом деле, скажу вам по секрету, последним человеком, который видел живого Нику в ночь его насильственной кончины, вероятнее всего был именно я. Но секрет здесь таился относительный, только между мной и Фиделем. Ему-то я рассказал все еще в первое наше официальное свидание. И пользы из секрета инспектор извлек мало весьма. Потому что ничего особенного я не видел. Вышло как-то… Как в плохо смонтированной кинокартине. Где есть начало и конец, но явно не хватает главного. Середины.
Выпили мы в тот вечер немало. Не по причине, а совершенно без повода. Это именно случается, когда отдых перевалил за половину и близится уже к естественному завершению. Все лучшие рестораны и увеселительные места посещены, экскурсии предприняты, скудные островные достопримечательности осмотрены. И вот в один прекрасный вечер оказывается – всем лень. Куда-то идти, что-то делать. Тут, кстати, если отель соответствует, вдруг обнаруживается непаханное поле, полное надменных иностранцев, которых есть чем изумлять. Тем более, что в большинстве своем эти иностранцы каждый день попадаются вам на пляже, и за завтраком, и вообще в местах общего дневного пользования. Тогда однажды вечером женщины надевают самые красивые и неудобные вечерние платья, потому что идти не далеко, ну и мужчины не отстают – кто добровольно, а кто и принудительно. И все отправляются себя показать. Надо сказать, наш «Савой» очень даже подходящее для этого место. Хоть контингент тут в основном, мягко сказать, что пожилой, зато весь в золоте, бриллиантах и прочих атрибутах богатой пенсионерской жизни. А вот это-то и есть особенный жупел для нашего русского брата, когда за столом уже сижено долго и норма уже выпита. Как раз в такой момент и начинает хотеться большего, появляется бравада и желание поразить и изумить, пусть чем-то неразумным и пустяковым. Обычно тем, как здорово мы все умеем пить и при этом веселиться. Непонятно только, зачем поражать этим англичан, которые пьют, пожалуй что, похлеще нашего и тоже крепкие напитки. Но вот хочется. И мы в тот вечер принялись поражать. Хорошей водки после шампанского и вин в отеле не нашлось, видимо, спрос не тот. Зато имелось превосходное виски многолетней выдержки.
Разошлись мы, естественным образом, поздно. Юрася даже не разошелся, а был отведен под руки в номер. Олеську тоже почти что несли, графопостроители довели ее до бесчувственного состояния. И может, поэтому, из-за пьяной подруги, Ника вышел к пляжу подышать свежим воздухом.
Как я и говорил вам ранее, отель наш имеет только одну, лицевую сторону. А сзади – монолитная скала, на которую и опирается все его изящно гнущееся вдоль горы здание. И потому, из какого номера ни поглядишь в окна или с балкона, все равно увидишь только океан, бассейн и пляж, ну еще декоративную, под маяк, будку спасателей на пирсе. Правда, после полуночи никто обычно никуда не глядел, старички-иностранцы, как и их старушки, укладывались в кроватки значительно раньше. Зато глядел я. Хотя и не включал свет. Может, поэтому и увидел при неполной луне Нику Пряничникова достаточно ясно и хорошо. С первого этажа это проще, чем если бы вид был сверху.
Вообще-то вышел я на балкон совсем по другой надобности. Чтоб не кружилась от выпивки голова в положении лежа и чтоб проверить одно впечатление. Как я уже упоминал однажды, некоторая особенная деталь нашего приморского пейзажа приводила меня в смущенное душевное состояние. А именно мрачно-черные скалы и их зазубренные обломки, собственно представлявшие собой береговую полосу и делавшие ее непригодной для купания непосредственно с пляжа. При ярком солнце и специфичности небесной облачности на Мадейре выглядели они мало сказать, что жутко. Просто какой-то природный сюрреализм, словно бы нарочно придуманный для скептиков. Небо, будто рассеченное на две части идеальной чертой (иногда она проходила точно посередине, иногда смещалась вправо или влево): с одной стороны чистое и голубое, с другой – мрачное и серое, и все это одновременно. Как рай и чистилище. А внизу обугленные чертовы обломки зубов ада. Неприятно до дрожи. И вот, чтобы снять негатив от впечатления, именно в тот вечер, сам не зная почему, я решил посмотреть на потусторонние камни, ограждающие от нас океан, при лунном освещении, пусть и скромном.
Никаких скал я, естественно, не разглядел, так слились они в единое целое с ночной темной водой, зато на пирсе явственно различил прогуливающийся неспешно человеческий силуэт. Из чистого любопытства только и задержался на нем взглядом. А через короткое время понял, что это Ника. И ничего удивительного. Мы так привыкли друг к другу за много лет, что его или Ливадина, и уж конечно Наташу, я узнал бы только по очертаниям фигуры и свойственным им лично индивидуальным движениям. Ника, чуть сутулый, но широкоплечий и немного коротконогий, двигался всегда так, словно с усилием рассекал воздух вокруг себя. И прикуривал сигарету, даже на ветру, никогда не прикрывая огня рукой. Хоть сто раз прикуривал, а все равно не желал допускать этого естественного человеческого жеста. Вот и тогда не пожелал. Чиркала зажигалка, раз, другой, десятый, до меня даже донеслось явное и знакомое «вот, горгулья!», любимое Никино выражение. А потом фигура уселась на каменный монолит возле пирса и так и осталась в неподвижности. Здесь кадр обрывался. Потому что рассказчик, то есть я, пошел спать.
А наутро, очень рано, Нику нашли. Он лежал на этих самых адовых, мертвых скалах, голых в океанском отливе, тоже мертвый уже давно, как был в вечернем костюме в тонкую полоску, будто манекен из дорогого бутика, забытый или выброшенный при переезде. И это был следующий момент фильма ужасов.
Мои воспоминания дали инспектору только одно. Около часа ночи Никита Пряничников был еще жив. Впрочем, и без моих показаний это выяснилось бы тоже, только несколько позднее. Судмедэкспертиза. Она и подтвердила. Итак, Фиделю оставалось самое малое. Определить, кто из нашей компании бодрствовал после часа ночи. Как оказалось, совершенно никто. Чего и следовало ожидать. Все были пьяны и все, разумеется, спали, словно невинные младенцы. Вот только поутру проснулось на одного меньше. Как логичный вывод из этого обстоятельства – алиби не имелось ни у кого решительно. И тогда Фидель выбрал меня доверенным лицом, чтобы рассмотреть ситуацию изнутри. Правда, и я, со своей стороны, ему немного навязался. Так что сотрудничество наше в действительности можно было обозначить, как добровольное.
И сейчас, на третий день после гибели бедного Ники, я шел на ужин, памятуя, что в моем сейфе лежит бомба не бомба, но нечто близкое к ней. Не хватало лишь запала. А так, динамит уже имелся. И передо мной стоял вопрос, даже два. Искать запал одному или совместно с Фиделем? А после рвануть или не рвануть? Потому что неизвестно было, куда и во что совьется веревочка.
