– Никого. Это невозможно, – со смертельной тоской признал простую истину Патизиф, – пока я жив, и видит светлый Ормузд, что это ненадолго, я найду место для пристанища Глаза. И сохраню от него мир, покуда это в моих немощных силах.
– С тобою будет твой бог, и он поможет своему слуге. А я дам тебе право беспрепятственного проезда по всем подвластным мне землям. Тебе и тому, кого ты возьмешь в свои попутчики и охранители.
– Ни к чему магу охрана. Но одного мальчика-ученика я все же увезу с собой. Я стар, и дорожные хлопоты мне уже в тягость, – так говорил старый маг, будто размышляя и оправдываясь перед собой, что приходится брать в опасный путь еще одно человеческое существо. – Мы поедем завтра же, не дожидаясь игр, рано на рассвете.
– Ты опасаешься, что я передумаю, и боишься, что твой новый царь соблазнится властью камня? – с насмешкой спросил Македонянин. – Не утруждай себя беспокойством, такая слава мне ни к чему. Свою я ношу с собой на кончике моего меча, и моя рука решает, когда ее добыть.
– Нет, мой повелитель, я не сомневался в тебе. Но звезды переменчивы, и только боги знают, что станет с нами завтра. – И тут Патизиф решился и перед дальней дорогой сказал то, что не хотел говорить: – Но все же я маг и иногда читаю в божественной книге грядущих дней. И ты, мой повелитель, не пренебрег мною и ни разу не осмеял мою старость. А потому слушай, хотя от этого и будет мало пользы. Осядь на земле и мирно правь, и не стремись дальше в восточные пределы. Ибо на конце твоего меча не только твоя слава, там начертана и твоя скорая смерть.
– Я благодарен тебе за заботу, старик. Но скорая слава и скорая смерть всегда идут рука об руку. И принимая одно, неизбежно принимаешь другое. Я не боюсь и готов платить цену.
– Это беда всех слишком молодых и слишком удачливых правителей. Они идут вперед и ведут за собой свой народ. Забывая при этом, что не только народ принадлежит царю, но и царь принадлежит своему народу. И с тобой заплатят цену и многие другие, те, кто даже не собирался ее платить, и те, кто еще даже не родился. Нельзя, чтобы великая держава покоилась только на одном человеке, это все равно что возводить пирамиду в Гизе вверх ногами. Сколько она простоит? И на сколько хватит ее величия? И рухнув, скольких она погребет в обломках камней?
Дулькарнайн тогда сделал вид, что не расслышал старого мага, и повелел ему идти и готовиться к отбытию. Патизиф так и поступил, давно уже привыкнув к тому обыкновенному обстоятельству, что люди, будь они простые смертные или дети богов, всегда пропускают мимо ушей полезные, но противоречащие их желаниям советы.
Сборы его в дорогу не вышли долгими. Свой дом и своих оставшихся наложниц он передал в дар роду сыновей дяди Ариарама, собрал магические травы и минералы, тщательно обернул сухой травой и перевязал священные сосуды. Возле него суетился и мальчик Кавлоний с острова Самоса, некогда проданный в рабство еще младенцем, бывший факельщик подземелий, выкупленный несколько лет назад Патизифом за сообразительность и любопытство к магическому знанию. Кавлоний с тех пор и пребывал подле мага в учениках. Греческий ребенок, мальчик Кавлоний и сам был белокур и светлоглаз и оттого как бы приходился сродни своему старому учителю. Так скоро бывший раб и его нынешний наставник привязались друг к другу. И вот теперь Патизиф решился взять мальчика с собой. Конечно, ему жаль было бы расставаться с единственной, может, родственной ему душой в мире людей. Но не это стало первой и главной причиной. А только Патизиф опасался, что, возможно, уже скоро он отправится из мира людей в мир духов и богов, и тогда кто найдет новый дом Глазу Змея и проследит за его тайной? И уж в дороге, где время особенно нуждается в убыстрении своего хода за полезной беседой, он откроет Кавлонию весь опасный смысл их путешествия.
Под утро, перед отправлением, к воротам дома подъехал вооруженный гетайр и с учтивым поклоном передал белому магу грамоту от царя, аккуратно свернутую пергаментную трубку, и кожаный кошель с золотыми монетами, чтобы путешественникам не пришлось нуждаться в пути.
Патизиф принял дары с благодарностью и, не мешкая более, отправился вместе с мальчиком Кавлонием в дорогу. Глаз, в этот раз без жалости извлеченный из своего золотого гнезда, покоился в крохотном мешочке, надежно прикрепленном за шнурок, и висел на шее у Патизифа. Рассвет только-только пробудил первых певчих птичек, на дороге еще было пустынно, и никто не клубил пыль, ржали лошади из военных конюшен, требуя свежего сена, бродячие псы слабо тявкали вслед одиноким путникам.
Мальчик Кавлоний был рад и утру и поездке. Еще бы, он и учитель – оба едут через земли персов и через новое царство Македонянина по тайному делу, и с ними охранная грамота с печатью самого царя, и выше ее не бывает чести. И он снова увидит берега Ионии, учитель ему обещал, услышит и полузабытый шум греческого портового полиса и сможет поклониться своим богам, из коих Кавлоний более всех почитал светозарного Аполлона-Гелиоса. А когда они возвратятся назад, исполнив поручение, может, Македонянин и отметит юного грека, к тому же почти мага, и оставит при себе, и тогда он, Кавлоний, лично позаботится о том, чтобы у его дорогого наставника была достойная его мудрости спокойная старость. Ведь Патизиф для него больше, чем родной отец. Именно отец и продал некогда младшего своего сына Кавлония торговцам за долги в вечное рабство, а вот белый маг выкупил и по своей воле стал учить. И теперь взял с собой в почетную и таинственную дорогу и даже не сказал ему, куда, собственно, они едут и зачем.
А старый маг и не мог сообщить своему ученику ничего определенного, конечного пункта назначения своего пути он не знал и сам. Но не сказал он до поры Кавлонию и того важного обстоятельства, что ни в Персидское царство, ни к Македонянину они уже никогда не вернутся. И не будет честолюбивой награды, и не выйдет им благодарственной милости, а ждет их только глушь и забвение, и никто, кроме них самих, не узнает, ради чего предприняли старый маг и его ученик длинное и утомительное странствие на край земли. А если узнают, то долг их не будет исполнен и цена их усилиям не составит и одной серебряной драхмы. Так думал про себя Патизиф, сидя на верблюжьей шкуре в глубине тележки, а мальчик Кавлоний весело насвистывал и радостно правил двумя крепкими молодыми осликами, впряженными в дышло.
Неспешно достигли они Евфрата, проехали Каппадокию и Фригийские земли, везде находя достойный и комфортный приют и уважение от местных властей, благодаря, разумеется, грамоте Македонянина и его щедрому золоту. Потом, как и обещал учитель, повернули на юг, посетили лидийские Сарды и Карию и прибыли в Ионию. Здесь, в Милете, старый маг задержался на месяц-другой передохнуть и насладиться лаской летнего моря, полезного для его утомленного в дороге тела. Кавлоний же ходил по городу, будто молодой павлин, и так же пышно распускал перед греческими девушками хвост. Ему было уже почти шестнадцать, и он уже умел добывать огонь из камней, уговаривать дерево, чтоб лучше горело, лечить раны при помощи бирюзы и считать звезды по их небесному кругу, предсказывая, правда, еще не слишком хорошо, погоду и судьбу.
И лишь когда путники, следуя по побережью, достигли Геллеспонта и переправились через пролив у города Сеста, белый маг и открыл всю ошеломляющую правду своему милому и юному ученику. Патизиф ждал упреков и обвинений в обмане, слез и жалоб от разочарования. Хотя и был уверен, что все же ему удастся убедить Кавлония остаться вместе с ним и продолжить путь. Но не было слез, не прозвучал и упрек. Мальчик, сначала несколько растерянный, выслушал его серьезно и с вниманием, а когда маг закончил свой рассказ, попросил:
