— Я бэсконечнуто жизнь не хочу! Мнэ нравится умирать! — сказал он.
— Да, конечно! Простите! — поспешно сказала Ирка.
Она осторожно проверила, не страж ли перед ней, но мужик был самый обыкновенный. Через пару остановок он вышел под дождь и захлюпал куда-то по лужам, а к Ирке никто больше не подсаживался, потому что она пальцем начертила на сиденье руну занятности. Теперь каждому мерещилось, что тут сидит злобная тетка весом 150 кэгэ и держит на коленях бойцовскую собаку без намордника.
Ирка смотрела то в окно, то в салон троллейбуса, видела разных людей, входящих, выходящих, разговаривающих — и пространство вокруг нее расширялось. На краткие секунды, не прилагая к этому усилий, она вобрала в себя целый московский район. Ощутила одномоментность бытия и его непрерывность. В одну секунду на разных сценах города разворачиваются миллиарды историй, каждая из которых неповторима.
Вон там смеются и играют дети. В том магазине, спасаясь от дождя, молодой человек впервые встретил девушку, которая останется с ним на всю жизнь. За синими занавесками на восьмом этаже мать приложила к груди младенца. А вот к дороге прижался серый дом. В нем живет старик, который знает, что скоро умрет, потому что Аида Плаховна уже приходила к нему утром и заботливо поправила одеяло.
Ирке захотелось вдруг писать, но ноута с собой не было. Записной книжки тоже. Вообще ничего: ни карандаша, ни клочка бумаги. От негодования все музы внутри у нее пришли в движение. Каллиопа толкнула Талию, Талия лягнула Эрато, Эрато и Эвтерпа вместе зашипели на Полигимнию, сломали Терпсихоре кифару, поколотили Мельпомену ее же маской и были прогнаны лишь суровой сестрицей Уранией, люто размахивающей жезлом и глобусом.
Голос в динамике запоздало объявил остановку и Ирка, спохватившись, выскочила из троллейбуса. До дома Эссиорха было всего триста метров, но она успела промокнуть до нитки. Мотоцикл стоял у липы, прикрытый от дождя большим куском полиэтилена. В одном месте под полиэтилен затекало. Ирка поправила его.
Эссиорх увидел Ирку с балкона, где он прятал что-то под груду вещей.
— Только не говори Улите: я случайно сломал у кроватки спинку! Не стоило привинчивать колесики такими большими болтами! — сказал он озабоченно.
— А Улита?
— Не заметит. Она купила пять кроватей: в том числе для двойни и для тройни. Как твои дела?
— Лучше не бывает! — Ирка стояла в коридоре и дрожала. С нее стекала вода.
Эссиорх загнал Ирку в ванную, откуда она, повесив свою одежду сушиться, вернулась в халате Улиты. Халат был таким огромным, что в него поместились бы три Ирки.
— Вылитая Улита! — любуясь ею, сказал Эссиорх.
— Ага. Когда ей было лет восемь.
Эссиорх, как хранитель, любил сугубую точность:
— Думаю все же, что лет одиннадцать! Но это к делу не относится.
Ирке захотелось задать каверзный вопрос.
— Слушай… если хочешь — не отвечай! А ты с Улитой ссоришься? Ну хоть когда-нибудь?
— Нет, — сказал Эссиорх. — Редко. Можно сказать — никогда.
— Не верю. Даже когда она врет?
— Улита никогда не врет!
— Да уж! — сказала Ирка. — Как-то она сказала мне что не любит мясо, а через полчаса у меня на глазах сожрала курицу.
— И опять не так, — мягко сказал Эссиорх. — Женщины не врут. Они существуют в зоне трансформирующейся, быстро изменяющейся правды. Когда Улита говорила, что ненавидит мясо, — она в это искренно верила. Потом, когда она ела курицу, ее правда поменялась, и она опять не лгала.
— Не понимаю.
— Со временем разберешься. Женщина всегда верит тому, что говорит. Когда она утверждает, что ты разбил ей жизнь, — она права. Через пять минут она скажет, что ты спас ей жизнь, — и опять же будет права… Что тут у тебя? В пакете — это чтобы не промокло?
Спохватившись, Ирка протянула ему предписание мрака, которое уже показывала Мамзелькиной. Пока Эссиорх скользил глазами по строкам, Ирка напряженно смотрела на его лицо, пытаясь прочесть на нем хоть что-то. По срокам операция была уже завтра.
— А Арбузова — это, конечно, Бабаня? Совсем Лигул обнаглел: шлепает всякие фальшивки, — сказал Эссиорх, зевая.
— Так это фальшивка? — шепотом переспросила Ирка. — А печати мрака? А бланк?
— Ну они-то настоящие… Главное — вот! — Эссиорх щелкнул ногтем по карандашной пометке. — Знаешь, что значит «НСОГСОС»? «Не согласовано со светом». То есть мрак вроде не прочь убить твою Арбузову, но вот мнения света не узнал! Мило, да? А свет им, конечно, согласия не даст.
— Выходит, операция Бабани закончится благополучно?
— Думаю, мне бы сообщили, если бы ожидалось что-то печальное. Хочешь совет? Впредь не стесняйся спросить у меня, когда получишь какое-либо известие от мрака. Даже если тебе совершенно точно докажут, что два плюс два — пять, и даже принесут справку из Академии наук за подписью всех нобелевских лауреатов, все равно советуйся! По рукам?
— Сделай Alt + F4, — сказала Ирка, закрывая глаза.
— Чего?
— Ctrl + Alt + Del. Не говори мне ничего! Просто молчи!
Начиная беспокоиться, Эссиорх шагнул к ней:
— Надеюсь, ты не сделала ничего ужасного? Ничего не обещала? Ни на какие сделки не шла? Вспомни: важна любая мелочь!
— Н-нет, — выпалила Ирка. — Н-нет…
Ей хотелось поскорее увести Эссиорха от опасной темы, и она поспешно спросила его, известно ли ему о Запретных Боях и о Черной Дюжине, с которой будут биться валькирии.
Эссиорх помрачнел:
— Ты-то откуда знаешь? От Матвея?
Ирка кивнула. Вытягивать из Багрова правду пришлось клещами.
— Валькириям придется нелегко. Есть всякие усложняющие факторы!
Ирка заметила, что Эссиорх отводит взгляд. Кажется, судьба копья Таамаг больше не была ни для кого тайной.
— Тяжелые копья? — спросила она.
— Ну да.
— У них есть моя рунка! В ближнем бою лучше рунки вообще ничего не существует! Она вскроет любые щиты!
— Именно поэтому погибших Трехкопейных Дев никто не считает, — осторожно напомнил Эссиорх.
— Ты что, не слышишь? Рунке не страшен никакой щит!
— Щит вообще никому не страшен. Кого убили щитом? Не так уж и много. Умирают все от меча. — буркнул Эссиорх.
— Я пойду с рункой перед строем валькирий и проломлю щиты мрака! И в эту брешь хлынут копья валькирий! — упрямо сказала Ирка.
Это решение она приняла только что. Пусть Мамзелькина обвела ее вокруг пальца, но кое-чего не учла и она. Смерть обнуляет все клятвы.
— Видимо, ты это всерьез! Жаль, что тебя нельзя замедлить, — грустно сказал Эссиорх.
