Неожиданно один из танков подался вперед и стал стрелять по их окопу из пулемета. Первым убило контуженого. Варвара наклонилась к нему, и успела еще поймать последнее мгновение его гаснущей в глазах жизни и почувствовать кожей щеки его последний выдох.
— Ну вот, Пашка, для тебя уже и мир! А мы повоюем немного! — спокойно сказал ополченец.
Он аккуратно, как делал все на свете, поправил сползающее тело, взял в одну руку гранату, в другую сгреб сразу две зажигательные бутылки и, животом скатившись в овраг, быстро пополз через камыш к танку.
Из танка его не видели. Он сумел подобраться метров на двадцать, но обе бутылки бросил неудачно. Первая упала в грязь, ухитрившись даже не разбиться, другая без особого для танка вреда ударила по лобовой броне ниже смотровых щелей, там, где в кольцах болтался обрывок стального буксировочного троса. Варвара видела, как, поджаривая броню, живой огонь безвредно стекает на землю.
Досадливо махнув рукой, ополченец пальцем поправил очки, поднялся по осыпающемуся склону, сорвал кольцо и обстоятельно, точно на учениях, с восьми шагов метнул гранату в передний каток танковых гусениц. То ли догадываясь, что это бесполезно, то ли боясь пропустить смерть машины, он остался стоять и был убит разрывом собственной гранаты, не успев увидеть, как соскользнула перебитая гусеница и танк, пыля, заворочался, точно раненый зверь.
И тут Варвара осознала, что и сама уже давно ползет, причем ползет безоружная, не захватив даже оставшихся в окопе бутылок. Даже ножны с тесаком и те были пусты.
Легко, точно в походе, она взбежала но склону к шевелящемуся еще танку, и, увидев неподалеку зарывшуюся в грязь бутылку, схватила ее. Варвара не была уверена, надо ли поджигать фитиль, но ополченец ничего не поджигал, значит, бутылки были все же не с бензином, а промышленные.
Обогнув горящий танк, oнa устремилась ко второму, который был от нее метрах в тридцати. Танк стоял к Варваре задом и вел огонь по окопам за Жабенкой. Выглядел он хорошо пожившим и подуставшим. На башне были следы копоти, мотор хрипел и выбрасывал черный выхлоп. Заметно было, что танк прошел всю Францию, повоевал в Польше и теперь приехал раскатывать гусеницами Москву. На броне, у решетки моторного отсека, были привязаны две лопаты, ведро, лежал скатанный в рулон ковер. Танкисты — народ запасливый.
Варвара еще не приблизилась к танку, когда он вдруг тронулся и неуклюже стал сползать в овраг. Опасаясь, что может не успеть, она нелепо побежала за ним, стараясь догнать и держа бутылку перед грудью. Про другой танк, оставшийся сзади, она не вспоминала. Нагнав слепой и не видящий ее танк, Варвара занесла бутылку над решеткой моторного отсека, когда из подбитого танка вслед eй хлестнула пулеметная очередь
«Почему так громко?» — успела ещё подумать Варвара. Тотчас что-то безжалостное догнало ее и, сильно толкнув в спину, швырнуло на танк, оказавшийся прямо перед ней. Выскользнувшая из пальцев бутылка нежно, почти бессильно тюкнула по броне выше мотора. Раскололась. Освободившийся огонь вырвался наружу, проникая во все щели, заставляя задыхаться мотор, воспламеняя краску, до костей прожигая плоть экипажа. Пытаясь сбить огонь, танк забуксовал в раскисшей грязи и, уткнувшись в камыш, застыл.
Из люка высунулся кто-то чумазый, худой, с молодым оскалом белых зубов, стал торопливо вылезать, но его убили винтовочным выстрелом из главного окопа, и он повис, переломившись, как тряпичная кукла.
Но всего этого для Варвары уже не существовало. И еще не видела она, как к ней приблизилась давно бродящая по полю Аида Плаховна Мамзелькина, по роду своей деятельности существующая вне времени, и, качая головой, перерезала нить ее жизни. Вид у старушки был озабоченный. То и дело она заглядывала в разнарядку и озабоченно хмурилась. У Аидушки что-то не состыковывалось в бумагах, но четыре раны из крупнокалиберного пулемета — не четыре комариных уксуса. Тут хочешь не хочешь — выкосишь.
Когда Мамзелькина доделала свою работу, как появился страж мрака — маленький, носатый, похожий на бедуина. Он делал все строго по протоколу; размахивал руками, покушался на эйдос, но вопли его были лишены убедительности. Он не ощущал за собой правоты. Эйдос, к которому он тянул руку, пылал как маленькая звезда. В нем не было ни единого темного пятнышка. Страж мрака то протягивал к нему руку, то, опасаясь обжечься, отдергивал ее.
Страж мрака еще вопил, что-то кому-то доказывая, когда из воздуха вышагнули двое сияющих златокрылых — почетный караул света. На их крылья невозможно было смотреть. В руках сияли флейты с примкнутыми штыками. Страж мрака трусливо отступил к горящему танку и спрятался между его гусениц.
Златокрылые взяли эйдос Варвары, эйдосы двух бойцов из маленького окопа и, держа их на открытых ладонях, торжественно растаяли в воздухе. Только тогда страж мрака вылез из-пол гусениц и в поисках сочувствия метнулся к Аиде Плаховне. Старушка, не слушая, отмахнулась от него. Она ходила между ранеными и пристально вглядывалась в их слабеющие лица.
Корнелий перестал играть на флейте и отнял ее от губ. Он играл больше часа и сам не заметил этого. В переходе было жарко. Он положил флейтy, вытер со лба пот и подошел к столу. Случайно взгляд его упал на календарь.
Ни о чем не думая, Корнелий рассеянно скользнул по нему глазами и вдруг увидел, что красный майский квадратик сместился на одно число влево.
— Девятое мая… не десятое! У нее получилось! Варя, Варя! — Корнелий понял, что плачет, только когда слезы стали скользить у него по носогубной складке и попадать в рот.
Глава 10
Арей
Любовь и ненависть чем-то похожи.
Они всегда открывают человеку глаза.
Только каждая на свое.
Эссиорх
Мефодий и Дафна встретились на «Чеховской». Ну почти встретились, потому что Дафна, конечно, перепутала «Чеховскую» с «Тверской». Потом они еще раз созвонились и пересеклись уже на «Китай-городе», но опять не сразу, потому что Дафна увидела переход и решила, что Мефодий, по его недоверию к женскому устройству мозга, подумает, что она подумает, что надо переходить, и перешла сама, а Меф в результате не подумал, что она так подумает, и опять образовалась путаница.
— Ты был в универе? — спросила Дафна, когда Меф перестал ее душить и наконец поцеловал.
— Конечно, был! — охотно отозвался Буслаев. — Большое такое здание имперского стиля. Но не сегодня. Сегодня день опытов. Крысу резать мне жалко, а никто больше в группе их не убивает. Гуманисты, блин! Хоть бы пистолет ей дали, чтобы она застрелилась. А то колешь ее адреналином, чтобы сердце остановилось. — тоска!
— Можно без подробностей?
— Можно. Тем более что я все уже рассказал, — согласился Мефодий.
— Ну и где ты в результате был?
— В библиотеке. Разве по мне не видно, что глаза косят и лицо умное?
От «Динамо» Дафна поехала на троллейбусе, а Мефодий пошел пешком, чтобы доказать ей, что на дороге пробка. Не совсем пошел: конечно, смухлевал и понесся, как лось в брачный период. Но все равно Дафна оказалась в общежитии озеленителей на пять минут раньше. Когда Мефодий ворвался в комнату, она уже преспокойно стояла у окна и поливала фиалки.
