— Простите, что долго! К банкомату очередь была!
— Ты знала, скажи, знала? — набросился на нее оруженосец, когда мужичок ушел.
Дафна покачала головой. Если бы стражи света знали будущее, можно было бы вообще ничего не делать. Какая разница, если все уже свершилось и ничего изменить нельзя?
Мефодий подошел к урне, поворошил мусор, нашел окурок почище и, выудив его двумя палочками, протянул оруженосцу Ламины.
— Что это? — с ужасом спросил красавчик.
— Обещал — давай! Никотин только для легких вреден, а так это сплошной витамин!
Оруженосец брезгливо отстранился, стал спорить, размахивать руками, но Дафна знала, что Мефодий его додавит. Он человек упрямый. Минуту спустя красавчик уже плевался у урны.
Рейс все задерживали и задерживали. Толпа валькирий и оруженосцев начинала понемногу разбредаться, потому что тяжело было стоять вот так вот рядом, моргая друг на друга глазами и нося на лице суррогатную судорогу приветливой улыбки. Ната, Чимоданов и Мошкин повертелись немного рядом с Мефом, с любопытством поглядывая на валькирий, а потом выпросили у Ирки с Багровым их автобус, который все равно нельзя было оставлять на аэропортовской стоянке.
— У меня же есть права? Нас же не остановят, нет? — робко пискнул Мошкин, которому предстояло сесть за руль.
— Всем обнимэ! Мошка, за мной! — сказала Вихрова, делая шаг в сторону Дафны, как бы для того, чтобы обнять ее на прощанье, но обнимать не стала и лишь небрежно клюнула воздух рядом с ее щекой.
— Прости, дорогуша! Я с женщинами не целуюсь! — сказала Ната и юрко, как ящерка, скользнула к выходу. Слышно было, как на ходу она покрикивает на Мошкина, а тот жалобно спрашивает:
— Вихрова, ну скажи: почему ты все время орешь?
За Вихровой, как берсерк, несся бесцеремонный Чимоданов. Последним сквозь двигавшуюся им навстречу толпу проламывался Евгеша. Ловкостью Вихровой он не обладал, и люди разлетались от его ледокольных плеч, как кегли.
— Ах, простите, простите, простите! Я же вас не побеспокоил? — охал Евгеша.
— Ну все, плакал Бабанин автобус! Не надо было ключи давать! — кисло сказал Багров.
— Не жмотничай! Все будет хорошо. Мошкин осторожный, — сказала Ирка.
— Зато Чимоданов полный псих. Вот увидишь: в последний момент Мошкин струсит, и за руль сядет Чимоданов, который столб не способен без аварии объехать…
Рядом кто-то завопил. Открывавшая сумку Хола поранила палец о молнию. Царапину разглядеть можно было только в лупу, однако Хола в обыденной жизни была человеком ответственным и смертельно опасавшимся микробов. Это только в бою она ничего не боялась.
— Где зеленка? — строго спросила она у своего оруженосца.
— Я что, похож на директора по зеленке? — огрызнулся тот.
— Вылитый. Так где?
Оруженосец повернулся и, тоскуя, отправился искать аптеку.
Оставив Багрова придираться к Мефодию, Ирка незаметно отошла от них. Было шумно и суетливо, и она стала искать тихий загончик. Рядом с Иркой бежал щенок. Несмотря на свое явное бессмертие, вкусы у него остались все те же, собачьи. Вот он, встав на задние лапы, залез в мусорную корзину и украл недоеденную сосиску. А вот кто-то наступил ему на хвост, и он громко взвизгнул. Ирка смотрела на щенка, как он рыскает, как оглядывается по сторонам, и ей мерещилось, что щенок мучительно ищет свою вторую бессмертную половину… Другого бессмертного щенка или, быть может, уже собаку.
Ищет и никак не может найти!
Пробираясь вдоль стеклянной стены, по привычке читать что угодно и где угодно, Ирка увидела на одной из аэропортовских колонн наклеенную бумажку: «Переделываю чужой брак» — и вздрогнула. Но потом поняла, что это реклама строительной фирмы и успокоилась.
За той же колонной, которая переделывала браки, звучали чьи-то голоса. Ирка не собиралась подслушивать, но бывают случаи, когда подслушать проще, чем затыкать уши пальцами. Опять же слух человека так странно устроен, что чем больше хочешь не подслушивать, тем больше он обостряется.
Из разговора Ирка скоро поняла, что девушка улетает учиться в Берлин, а молодой человек ее отговаривает:
— Останься!
— Здрасте-подвинься! У меня билет! Я участвовала в конкурсе, выиграла грант! Я хочу понять что-то о себе, получить специальность. Вернусь через год! Ты меня жди… Ну или не жди! Мне все равно! Отпусти руку!
— Послушай, какими трафаретами ты говоришь! Ты не вернешься! Или вернешься другая. Но ты не вернешься!
— Почему?
— Я узнавал. Они дают вначале на год, потом автоматом продлевают еще на несколько лет… И всё. К тому времени человек уже не хочет возвращаться. Он укоренился. Немцы просто так не швыряются грантами!
— Слушай… чего ты вообще со мной поехал? Я как знала, что все так будет!
— Ты что, не понимаешь, что это ВСЁ? Большое и абсолютное ВСЁ? Мы больше никогда друг друга не увидим!
— Опять депрессивные настроения! Почему не увидим? Есть же скайп… Ну или сам приезжай! Хотя не надо, все эти истерики!
— Это все не то. Мы и сейчас отдалены, а со скайпом отдалимся еще больше… Ты будешь каждый день меняться, а я буду ненавидеть тебя за это! Ладно и главное-то — Россия.
— Вот и Россию впутал. Тоска! Что мне, сутками бегать березки целовать? Или я русские книги там не смогу читать?
— Болтовня! Вот ты сейчас уедешь за границу и по-прежнему будешь хорошо относиться к России. Ути-пути, матрешки, медведи, валдайские колокольчики! И русский язык не потеряешь, и Пушкина сможешь скачивать. Пусть даже ты останешься, как тебе кажется, русской, хотя я в это с трудом верю, потому что человек — гибкая, пластичная конструкция. Он меняется и подстраивается… Но у тебя будут дети — ТАМ, от какого-нибудь немца, и у меня будут дети — ЗДЕСЬ. А когда-нибудь начнется война, а она, хотим мы этого или нет, всегда начинается, и твои дети вынуждены будут убивать моих детей.
— Фу! Какие гадости ты говоришь! Не начнется война! И мои дети не будут в твоих стрелять.
— Будут. В том-то вся и беда. В современной войне они и лиц-то не увидят, в которые стреляют. Да и потом, откуда они узнают, где чьи дети? И знаешь что…
— Ну?
— Мне придется желать, чтобы мои дети стреляли метче. А тебе придется желать обратного! Понимаешь? — его уговаривающий голос стал вдруг настойчивым.
— Ты говоришь чушь! Бред! Не хочу тебя слушать!
— Я всегда говорил чушь, но когда-то ты это любила!
— «Когда-то» не считается! Кто злее, тот всегда не прав!
— Кто злее — тот больше любит.
— Пусти! — девушка решительно освободилась, схватила чемодан и, задев Ирку плечом, быстро пошла, почти побежала, на регистрацию. Ее лица Ирка не разглядела. Она видела только ее спину — узкую, быструю, как у ящерки.
