Глава 17
Несколько минут из жизни туч
Все-таки во многом Эдем — это теория, а тут, на земле, — практика. Втолкнуть теорию в практику порой так же сложно, как толстенный словарь — в нагрудный карман рубашки. Сделаешь хорошее тому, кому, кажется, совершенно нельзя делать добро, и он ответит добром — верным и горячим. И, напротив, тот, кто казался надежным, оказывается так себе человечишко. Тут — главное, за собой следить, чтоб собственные ноги не подломились. Сами себя не понимаем, а лезем понимать других.
Эссиорх
В крыле самолета блестело солнце. Само крыло скользило вдоль белого океана с вмерзшими льдинами. Не верилось, что это тучи. Они стояли на месте и были настолько неподвижны, что самолет казался застывшим. Меф привстал, толкнул локтем полуопущенную пластиковую шторку иллюминатора и заглянул вниз, под крыло.
Тучи были похожи на снежные горы, на торт с кремом или скорее на лес, покрытый белой пожарной пеной. Они имели твердые, неменяющиеся формы — такие определенные, что хотелось протянуть руку и отщипнуть от тучи кусок. Вот сосна, вот ель, вот пашня, взрыхленная плугом.
У большинства туч были закругленные вершины, пространство между которыми заполняло синевато-белое, размытое молоко. Изредка в разрывах возникали асфальтовая дорога, россыпь городских крыш или с десяток четко расчерченных полей. Этот участок всегда возникал неожиданно и казался заплаткой. Было похоже, что на какое-то место неба просто приляпали латку. Сознание на мгновение терялось, пытаясь осмыслить, как тучи смогли это вылепить, и лишь потом становилось ясно, что и крыши, и поля — все самое настоящее.
Глядя в иллюминатор, Меф впервые понял, что белый цвет имеет массу оттенков — от ослепительного до грязно-серого. Самолет попал во встречное воздушное течение, закачался, задрожал краями крыльев и выплыл на новый участок неба. Тучи здесь были плоскими, придавленными и неинтересными, точно вата из слежавшегося одеяла. Казалось, кто-то сердито и долго колотил по ним выбивалкой для ковра, пытаясь сметать их в единую массу. Дальше была впадина, похожая на реку, заполненную белым молочным туманом.
«Молочная река с кисельными берегами!» — подумал Меф и стал искать у молочной реки берег, но его не было, а лишь в провалах далеко внизу отблескивала плоская вода земных озер. И вновь Буслаева, как и тогда на крыше, пронзило острое желание полета, охватившее его до боли в лопатках и судорожных их движений. Думая, что работает крыльями, он шевелил плечами и спохватился только тогда, когда сидевший у иллюминатора Антигон издал какой-то звук:
— Дохляндий Осляев, не хочу отравлять тебе удовольствие, но ты навалился мне на голову! Нос локтем свернул!
— Я не хотел!
— В том-то и беда! Никто не хочет! Последний раз меня колотили еще при старой хозяйке! Мама Ира, когда ты меня последний раз била? И чем? Ремнем или колготками? — завопил Антигон на весь салон. Разумеется, этот паршивец опять скрывался под мороком ребенка.
Ирка, сидевшая между Хаарой и ее оруженосцем, втянула голову в плечи, спеша прикинуться ветошью:
— Это не я! У меня нет детей! Я сама еще ребенок!
Оруженосец Хаары сосал конфетку, полученную от стюардессы при взлете. Покончив с конфеткой, Вован попытался скатать фантик и засунуть его между спинками передних кресел.
— Не загрязняем среду! — строго сказала ему Хаара. — Загрязняем четверг! Убери мусор!
Оруженосец неохотно повиновался.
— Надоело! — шепотом пожаловался он Ирке. — Я хочу революцию, как в Латинской Америке. Там берешь автомат и кричишь: «Ура! Революция!» И за тобой сразу с воплями бежит куча единомышленников и просто влюбленных баб. Ты сидишь в кустарнике и, весь такой томный, куришь трубку. Правительственные генералы просят у американцев дотации на твою поимку, заочно приговаривают тебя к расстрелу и неспешно начинают обклеивать все подряд листовками: «Дон Диего-д`Эашноса-де-Хесус-де-ла-Сильва-де-Ибаньец-и-Вальдес; завтра мы пойдем ловить тебя в чапораль! Ты этого не знаешь, и поэтому тебе конец!» А тут никакой личной жизни! То на машине кого-то возишь, то доспехи неподъемные таскаешь, то комиссионеров подкарауливаешь!
— Вован! — крикнула Хаара, прерывая его мечты. — Ты щит почистил, Вован?
— Ну да!
— Чем ты его чистил?
— Ну, этим… Для блеска металлических изделий!
— Плохо, Вован! В следующий раз ты будешь чистить его золой и песком!
Через два ряда затряслись кресла, и кто-то заголосил басом:
— Я боюсь летать! Боюсь-боюсь! Снимите меня с самолета!
Это была Брунгильда. Ее удерживали Гелата и две валькирии с оруженосцами. Хрупкую стюардессу великанша, не заметив, снесла одним движением руки. Гелата успокаивала громадную валькирию, гладя ее по голове и что-то шепча на ухо. Наконец Брунгильда успокоилась, несколько минут просидела угрюмо, втягиваясь в процесс полета, а потом, впав в другую крайность, начала требовать у стюардессы:
— Почему мы летим так медленно? Эй, девушка! Да-да, вы, рыженькая со светлой прядкой! Попросите пилота сделать мертвую петлю! И еще спросите, не горит ли у самолета двигатель. Если нет — пусть подожгут!
И опять Брунгильду успокаивали и отпаивали кофе, иначе она сама уселась бы за штурвал.
Стюардессы стали разносить еду. Поджарая и выносливая Малара неожиданно оказалась большой любительницей сливочного масла. Она съела не только свое масло, но масло еще по меньшей мере десяти валькирий и пяти оруженосцев, после чего закрыла глаза и погрузилась в крепкий сон. Чувствовалось, что она не проснется, хоть пали у нее над ухом из пушки. Нервы у валькирии из Екатеринбурга были не просто стальные — они вообще как будто отсутствовали.
Несмотря на все неувязки, до Сургута они все-таки долетели и багаж забрали без приключений. Красная книжечка Фулоны действовала на всех правоохранительных людей как бильярдный кий: они отскакивали от них, словно костяные шары.
На аэропортовской стоянке их ждал арендованный автобус, водитель которого, молодой курносый парень, разинув рот, долго смотрел, как в салон ему загружают шиты, доспехи, шлемы и копья.
— Вы это… Спортсмены или как? — спросил он наконец.
— И спортсмены тоже! — уклончиво ответила Фулона и начала объяснять водителю, куда везти.
Тот долго смотрел по карте, чесал лоб, думал, после чего решительно заявил, что его автобус туда не пройдет.
— Вот до этого места подброшу, а дальше никак!
— Так дорога же есть!
— Есть-то она есть! Зимой на лыжах ходить. А вам зачем туда? На качалку?
Услышав знакомое слово, оруженосец Гелаты радостно вздрогнул, как доцент, услышавший тему своей докторской.
— Качалка нефть качает! — объяснил парень, показывая руками, как именно она это делает. — Ну вот и потопаете по просеке вдоль трубы. Не заблудитесь! Всего-то километров двадцать!
