Приор отправился к преподобному отцу де Ла Шез, но у того
сидела м-ль дю Трон
[56],
и ему было не до приоров. Он толкнулся к архиепископу;
прелат заперся с прекрасной г-жой де Ледигьер и занимался с ней церковными
делами. Он помчался в загородный дом епископа города Мо, но тот в обществе м-ль
де Молеон
[57]
подвергал разбору «Мистическую любовь» г-жи де Гюйон
[58]. Ему
удалось все же добиться, чтобы эти прелаты выслушали его; оба заявили, что не
могут заняться судьбой его племянника, так как он не иподьякон.
Напоследок он повидался с иезуитом; отец де Ла Шез принял
его с распростертыми объятиями, уверяя, что всегда питал к нему особое
уважение, хотя и не был с ним знаком. Он поклялся, что общество Иисуса всегда
было благорасположено к нижнебретонцам.
– Но, быть может, – спросил он, – ваш племянник имеет
несчастье быть гугенотом?
– Что вы, преподобный отец, разумеется, нет»
– А он случайно не янсенист?
– Смею заверить вас, ваше преподобие, что и христианин-то он
совсем новорожденный: мы крестили его всего одиннадцать месяцев назад.
– Вот и хорошо, вот и хорошо, мы о нем позаботимся. А богат
ли ваш приход?
– О нет, совсем бедный, а племянник обходится нам недешево.
– Нет ли у вас по соседству янсенистов? Будьте очень
осторожны, господин приор: они опаснее гугенотов и атеистов.
– Их у нас нет, преподобный отец: в приходе Горной
богоматери не знают, что такое янсенисты.
– Тем лучше. Поверьте, нет такой вещи, которой я не сделал
бы для вас. Он любезно проводил приора до дверей и мигом забыл о нем. Время
шло; приор и его сестра совсем уже отчаялись. Между тем гнусный судья торопил
свадьбу своего олуха-сына с прекрасной Сент-Ив, которую ради этого выпустили из
монастыря. Она по-прежнему любила своего крестника так же сильно, как
ненавидела навязанного ей жениха. От обиды на то, что ее заточили в монастырь,
страсть только возросла; приказание выйти замуж за сына судьи довершило дело.
Сожаление, нежность и страх волновали ей душу. Девичья любовь, как известно,
куда изобретательнее, чем привязанность какого-нибудь старого приора или
тетушки, которой перевалило за сорок. К тому же молодая девушка очень развилась
за время пребывания в монастыре благодаря романам, которые украдкой там прочла.
Она не забыла про письмо, отправленное в свое время
лейб-гвардейцем в Нижнюю Бретань и вызвавшее там толки, и решила, что сама
разведает дело в Версале, бросится к ногам министра, если верны слухи, что ее
возлюбленный в тюрьме, и добьется его оправдания. Какое-то тайное чувство
подсказывало ей, что при дворе красивой девушке не откажут ни в чем; но она не
знала, во что ей это обойдется.
Приняв решение, она утешилась; она спокойна, не отталкивает
больше болвана-жениха, приветливо встречает отвратительного свекра, ласкается к
брату, наполняет дом весельем; потом, в тот самый день, когда должна была
состояться брачная церемония, уезжает тайком в четыре часа утра, захватив с
собой мелкие свадебные подарки и все, что удалось собрать. Все было так хорошо
рассчитано, что, когда около полудня зашли к ней в комнату, она была уже за
десять лье от дома. Велико было общее изумление и замешательство. Пытливый
судья задал за этот день не меньше вопросов, чем обычно задавал за целую
неделю, нареченный же супруг превратился еще в большего дурака, чем был раньше.
Аббат де Сент-Ив решил в сердцах пуститься в погоню за сестрой. Судья с сыном
взялись его сопровождать. Таким образом почти целый округ Нижней Бретани оказался
волею судьбы в Париже.
Прекрасная Сент-Ив понимала, что за ней погонятся. Она ехала
верхом и хитро выспрашивала обгонявших ее королевских гонцов, не видели ли они
на Парижской дороге толстого аббата, огромного судью и молодого олуха. Узнав на
третий день, что они уже нагоняют ее, она свернула на другую дорогу и была
столь ловка и удачлива, что добралась до Версаля, в то время как ее тщетно
разыскивали в Париже.
Но как вести себя в Версале? Как ей, молодой, красивой,
лишенной советчика, лишенной поддержки, ни с кем не знакомой, беззащитной перед
опасностями, решиться на поиски лейб-гвардейца? Она надумала обратиться к
одному иезуиту низшего ранга: там водились иезуиты всякого рода, пригодные для
людей любых сословий. Подобно тому как бог, говорили они, даровал разным
породам животных различную пищу, так даровал он и королю особого духовника,
которого все искатели духовных должностей величали «главой галликанской
церкви»; далее следовали духовники принцесс; у министров не было духовных
отцов: не так они были просты, чтобы обзаводиться ими. Были иезуиты,
приставленные к придворным служителям, и особые иезуиты при горничных, через
которых выведывались тайны их хозяек; эта должность считалась очень важной.
Прекрасная Сент-Ив обратилась к одному из этих последних; имя его было
Тут-и-там. Она исповедалась у него, открыла ему свои похождения, свое звание,
свои страхи и заклинала его поселить ее у какой-нибудь набожной особы, которая
оградила бы ее от всех соблазнов.
Отец Тут-и-там направил ее к жене одного из придворных
виночерпиев, своей вернейшей духовной дочери. Оказавшись у нее в доме, м-ль де
Сент-Ив поспешила завоевать доверие и дружбу этой женщины, навела у нее справки
о бретонском лейб-гвардейце и пригласила его к себе. Узнав от него, что ее возлюбленный
был увезен после разговора со старшим письмоводителем, она бежит к этому
чиновнику. При виде красивой женщины тот смягчается, ибо нельзя же спорить с
тем, что бог только на то и создал женщин, чтобы укрощать мужчин.
Письмоводитель, разнежась, признался ей во всем:
– Ваш возлюбленный уже около года в Бастилии и, не будь вас,
просидел бы там, быть может, всю жизнь.
Нежная Сент-Ив упала в обморок. Когда она пришла в себя,
письмоводитель сказал ей:
