– Я неправомочен творить добро; вся моя власть сводится к
тому, что время от времени я могу делать зло. Послушайтесь меня, сейчас же
идите к родственнику и любимцу монсеньера де Лувуа, господину де Сен-Пуанж
[59],
который творит и добро и зло. У нашего министра две души: одна из них –
господин де Сен-Пуанж, другая – госпожа де Дюбеллуа
[60], но ее нет сейчас в
Версале. Выход у вас один: умилостивить названного мной покровителя.
Прекрасная Сент-Ив, в чьей душе толика радости боролась с
глубокой скорбью и слабая надежда – с горестными опасениями, преследуемая
братом, обожающая возлюбленного, утирая слезы и проливая их вновь, дрожа,
слабея и снова набираясь мужества, устремилась к г-ну де Сен-Пуанж.
Глава 14
Простодушный развивает свой ум
Простодушный быстро преуспевал в науках, особенно в науке о
человеке. Быстрое развитие его умственных способностей было вызвано отчасти его
душевными свойствами, отчасти же – дикарским воспитанием, ибо, ничему не
научившись в детстве, он не имел и предрассудков. Его разум, не искривленный
заблуждениями, сохранил всю свою природную прямоту. Он видел вещи такими,
каковы они есть, меж тем как мы под воздействием представлений, сообщенных нам
в детстве, видим их всю жизнь такими, какими они не бывают.
– Ваши гонители гнусны, – говорил он своему другу Гордону.
– Мне жаль, что вас преследуют, но жаль также, что вы –
янсенист. Всякая секта представляется мне скопищем заблудших людей. Скажите,
существуют ли секты среди математиков?
– Нет, дорогое мое дитя, – ответил ему со вздохом Гордон. –
Все люди единодушно признают истину, когда она доказана, но непомерны их
раздоры, когда речь идет об истинах неразъясненных.
– Скажите лучше – о неразъясненных заблуждениях. Если бы под
грудой доводов, которые обсуждаются столько веков подряд, таилась некая единая
истина, ее, несомненно, открыли бы и хоть на этот счет все на свете пришли бы к
согласию. Будь эта истина нужна, как солнце нужно земле, она и сверкала бы, как
солнце. Нелепо, оскорбительно для всего рода человеческого и преступно по
отношению к Верховному и Бесконечному Существу утверждать, будто есть какая-то
истина, существенно важная для человека, которую бог утаил.
Все, что говорил юный невежда, научаемый природой,
производило глубокое впечатление на обездоленного старого ученого.
– Неужели же, – воскликнул он, – я обрек себя на несчастье
ради каких-то бредней? В существовании своего горя я куда более уверен, чем в
существовании искупительной благодати. Я трачу дни на рассуждения о свободе
бога и рода человеческого, а своей свободы я лишился; ни блаженный Августин, ни
святой Проспер
[61]
не изведут меня из бездны, в которой я обретаюсь.
Простодушный, верный своей натуре, сказал наконец:
– Хотите, чтобы я высказался прямо и откровенно? Тех, кто
подвергается гонениям из-за пустых, никому не нужных споров, я нахожу не очень
мудрыми, а их гонителей считаю извергами. Оба узника вполне сходились во
взглядах на то, что их обоих заключили в тюрьму несправедливо.
– Я во сто крат более достоин сожаления, чем вы, – говорил
Простодушный. – Я родился свободным, как воздух, и дорожил в жизни только этой
свободой и предметом моей любви; их у меня отняли. И вот оба мы в оковах, не
зная и не имея возможности спросить, за что. Двадцать лет прожил я гуроном. Их
называют варварами, потому что они мстят врагам, но зато они никогда не
притесняют друзей. Стоило мне вступить на французскую землю, как я пролил кровь
за нее; я, быть может, спас целую провинцию – и в награду ввергнут в эту
усыпальницу живых, где без вас умер бы от бешенства. Выходит, в этой стране нет
законов? Здесь можно осудить человека, не выслушав его… В Англии так не бывает.
Ах, не с англичанами мне следовало сражаться!
Так его нарождавшаяся философия не могла укротить натуру,
чье найпервейшее право было поругано, и не преграждала путь праведному гневу.
Его товарищ не перечил ему. Разлука всегда усиливает
неудовлетворенную любовь, а философия не способна ее умалить. Простодушный
говорил о своей дорогой Сент-Ив так же часто, как о морали и метафизике. Чем
более очищалось его чувство, тем крепче он ее любил. Он прочитал несколько
новых романов. Только в очень немногих нашел он изображение своего душевного
состояния. Он чувствовал, что в его сердце скрыто больше, чем во всех
прочитанных им книгах.
– Ах, – говорил он, – все эти писатели отличаются только
остроумием и мастерством!
Добрый священник-янсенист незаметно стал поверенным его
нежной любви. В былые времена любовь была знакома ему только как грех, в
котором каются на исповеди. Теперь он научился видеть в ней чувство не только
нежное, но и благородное, способное и возвысить и смягчить душу, а порою даже
породить добродетель. В конце концов совершилось настоящее чудо: гурон обратил
на путь истинный янсениста.
Глава 15
Прекрасная Сент-Ив не соглашается на
щекотливое предложение
Итак, прекрасная Сент-Ив, преисполненная еще большей
нежности, чем ее возлюбленный, отправилась к г-ну де Сен-Пуанж в сопровождении
приятельницы, у которой жила, – обе укрытые вуалями. Первый, кого увидела она в
дверях, был ее брат, аббат де Сент-Ив, выходивший оттуда. Она оробела, но
набожная приятельница успокоила ее.
– Именно потому, что там говорили о вас дурно, должны и вы
сказать свое слово. Будьте уверены, что в здешних краях обвинители всегда
оказываются правы, если их вовремя не обличить. К тому же, если предчувствие
меня не обманывает, вы своим видом окажете гораздо большее влияние, чем ваш
брат самыми убедительными словами.
Стоит лишь немного ободрить страстно влюбленную женщину, и
она становится неустрашимой. М-ль де Сент-Ив входит в приемную. Ее молодость,
ее чарующая внешность, ее нежные очи, чуть увлажненные слезами, привлекли к ней
все взоры. Клевреты помощника министра забыли на миг о кумире власти и начали
любоваться кумиром красоты. Сен-Пуанж провел ее в свой кабинет. Речь ее была
проникновенна и изящна; Сен-Пуанж был растроган; девушка дрожала, он ее
успокаивал.
