— В пятницу, тринадцатого, — мрачно сказал Стефан.
— Да, — испуганно подтвердила Бонни, опять чувствуя себя
маленькой и напутанной.
— Стефан, не смотри так. Ты меня пугаешь. Что не так? Чего
ты боишься?
— Я не знаю, — сказал Стефан вслух, но про себя подумал, что
что-то случится обязательно. Другая Сила не пропустила еще ни одного праздника,
а этот, возможно, будет последним в году. Но сейчас думать об этом не было
смысла.
— Пошли. Мы сейчас действительно опоздаем.
Он был прав. Аларих Зальцман стоял у доски, как в тот день,
когда он впервые появился в кабинете истории. Если он и заметил, что они
опоздали, то не обратил на это внимания, а лишь приветливо улыбнулся.
Так, значит, ты и есть охотник за охотниками, подумал
Стефан, садясь и пристально изучая человека, стоящего перед ним. А может быть,
ты — что-то большее? Еленина Другая Сила?
На первый взгляд, это было очень вероятно. Пшеничные волосы
Алариха, длинноватые для учителя, его мальчишеская улыбка — все это создавало
образ безобидного простачка, но Стефану с самого начала было интересно, что
скрывается под этой невинной внешностью. Но все же было непохоже, что Зальцман
стоял за нападением на Елену или инцидентом с собаками. Так хорошо
замаскироваться невозможно.
Елена. Стефан сжал кулаки под столом. Боль медленно
поднималась в груди. Он не хотел о ней думать. Последние пять дней он пережил
только благодаря тому, что гнал от себя мысли о ней, и это отнимало все силы. И
здесь было худшее место для того, чтобы пытаться отвлечься от раздумий о
любимой, потому что, когда тебе неинтересно говорящееся в аудитории, остается
только сидеть и думать.
Он заставил себя тихо и спокойно вдохнуть. С ней все было в
порядке, и это было самое важное. Ничто другое не имело значения. Но даже пока
он говорил это себе, ревность обжигала его, как удары бича. Он все еще не был
уверен, что не Дамон тогда столкнул его умирать в шахту заброшенного колодца. К
тому же он гораздо охотнее поверил бы в Еленину идею о Другой Силе, если бы был
уверен, что это не Дамон тогда гнался за Еленой по мосту. Дамон — зло. У него
нет ни милосердия, ни моральных принципов.
А с другой стороны, что он сделал такого, чего не делал
Стефан? Этот вопрос Стефан задавал себе тысячу раз. Ничего.
Кроме убийства.
Стефан пытался убить. Он пытался убить Тайлера. Гнев на
Дамона поостыл, и он взглянул на задние ряды, вместо того чтобы внимательно
смотреть на доску.
Галерка пустовала. Тайлер выписался из больницы еще вчера,
но в школе он еще не появлялся. Впрочем, никакой опасности его воспоминания о
том дне все равно не представляют. Внушение на временную амнезию продержится
достаточно долго, если никто не будет манипулировать рассудком Тайлера.
Вдруг Стефан понял, что его зрачки сужаются, когда он
смотрит на парту Тайлера. А в это время кое-кто наблюдает за ним.
Мэтт быстро отвернулся и склонился над учебником истории, но
Стефан успел увидеть выражение его лица.
Стефан пытался заставить себя не думать ни о чем и
сосредоточиться на рассказе Алариха про войну Алой и Белой Розы.
5 декабря, точно времени не знаю, возможно, позднее утро
Дорогой дневник,
Утром Дамон вернул мне тебя. Стефан не захотел, чтобы я возвращалась
к Алариху на чердак. Я пишу его ручкой. Мне больше ничего не принадлежит, ну,
по крайней мере, я не могу пользоваться привычными вещами — тетя Джудит
заметит, если я их заберу.
Прямо сейчас я сижу в амбаре за пансионом. Я не могу войти в
помещение, где спят люди, если меня туда не пригласили. Животные, по-моему, не
в счет — тут несколько крыс спят под сеном, и сова под крышей. Сейчас мы не
обращаем друг на друга внимания.
Я пытаюсь не впадать в истерику.
Я пытаюсь отвлечься и пишу сюда — занимаюсь чем-то знакомым,
привычным, нормальным. С той только разницей, что теперь вряд ли что-то в моей
жизни будет нормальным.
Дамон говорит, что я привыкну гораздо быстрее, если
постараюсь забыть старую жизнь и с радостью принять новую. По-моему, он уверен,
что я непременно стану такой, как он. Он говорит, что я прирожденный охотник, и
довольствоваться суррогатами нет смысла.
Прошлой ночью я охотилась на оленя — самого задиристого из
всего стада. Я выпила его кровь.
Все, что я читаю в этом дневнике, — это грустный рассказ о
том, что я постоянно искала что-то родное и естественное для себя. Но не ЭТО.
Такая новая жизнь неестественна. Мне страшно подумать, во что я превращусь,
если назову родной ЭТУ жизнь.
Боже, мне страшно.
Сова практически белая, особенно когда расправляет крылья и
становится видна их внутренняя сторона. Сзади она выглядит золотистой. Но в
действительности у нее только немножко золотистого вокруг мордочки. Прямо
сейчас она сосредоточенно глядит на меня, потому что я издаю звуки, пытаясь не
заплакать.
Смешно, наверное, но я все еще могу плакать. Ведьмы,
наверное, не могут.
На улице пошел снег. Я закуталась в куртку.
Елена прижала блокнотик к телу и закуталась в куртку до
подбородка. Было очень тихо, слышалось только дыхание спящей живности. Снаружи
так же бесшумно шел снег, накрывая землю плотным белым одеялом. Елена
уставилась перед собой остекленевшими глазами, не замечая слез, катившихся по
щекам.
***
— Бонни Маккалог и Кэролайн Форбс, останьтесь, пожалуйста,
после урока ненадолго, — отчеканил Аларих, когда прозвенел звонок с урока.
Стефан нахмурился, а потом погрустнел еще больше, когда
увидел, что за дверями класса стоит Викки Беннет, напуганная и стесняющаяся.
— Я буду ждать снаружи, — многозначительно сказал он Бонни.
Та кивнула. Он поднял бровь, и она ответила понимающим взглядом. Этот взгляд
говорил: даже не думай, что я могу что-то там разболтать.
Выходя, Стефан надеялся, что Бонни сумеет удержать свое
красноречие при себе.
Ему пришлось посторониться, чтобы пропустить Викки Беннет,
но он тут же налетел на Мэтта, который выходил из другой двери и пытался
выскользнуть в коридор как можно скорее.
Не думая, Стефан схватил его за руку:
— Мэтт, погоди.
