— Теперь все плывут в одном классе, сэр, если только вы не заказывали каюту, — сказал он и вручил Генри два билета. — С вас ровно один фунт.
Генри отдал ему бумажку в один фунт и поспешил к молодому помощнику капитана.
Носильщик оставил их багаж на набережной.
— Нельзя ли, — обратился Генри к помощнику, — поднять багаж на борт и поместить его в камеру хранения?
— Нет, это уже невозможно. До отплытия остается десять минут, и пассажиры сами несут свой багаж.
Виктория взяла два небольших чемодана, а Генри стал единственным участником эстафеты по перетаскиванию оставшихся сумок и чемоданов по трапу. Не чувствуя ни рук ни ног, он опустился на палубу, потому что все скамейки были уже заняты. Он так разогрелся, что не обращал внимания на дождь. С улыбкой, застывшей на лице, Виктория взяла его руку.
— Не надо расстраиваться по пустякам, дорогой, — сказала она. — Расслабься и постарайся получить удовольствие от плавания. Не правда ли, это так забавно — сидеть вдвоем на палубе?
Пароход медленно выплыл из спокойной гавани на морской простор. Поздно ночью капитан Дженкинс признался, что никогда еще не пересекал Ла-Манш — от Дувра до Кале всего 25 морских миль — в такую штормовую погоду. Ему пришлось отвернуться, когда он увидел, что его второй помощник, участник двух войн, блюет как новичок.
Генри и Виктория провели все время у поручней: все, что они съели во время торжественного приема, пришлось оставить за бортом. Они были счастливы как никогда в жизни, увидев на горизонте береговую линию Нормандии. Пошатываясь от слабости, они перетаскивали по трапу сумки и чемоданы на набережную.
«Быть может, во Франции все будет иначе», — сказал Генри не очень уверенно. После бесполезных поисков Пьера он пошел на вокзал и купил два билета в вагон третьего класса. На этот раз им удалось сесть рядом, но кроме них в купе было еще шесть пассажиров, не считая собаки. Пассажиры курили в купе — дурная привычка, которая входит в моду, подумал Генри, — и от них несло чесноком. Этот запах вызывал у него тошноту, и его бы вырвало, если бы в желудке хоть что-то оставалось. Он прикинул, не пойти ли по вагонам искать Раймона, но передумал, потому что могли занять его место рядом с Викторией. Он не перемолвился с ней даже словом, не в силах перекричать галльскую болтовню и тявканье собаки, и только смотрел в окно на сельскую местность, впервые узнавая названия станций, мимо которых не раз проезжал.
Когда они сошли с поезда на Северном вокзале, Генри не стал искать Мориса, а сразу же направился к ближайшей стоянке такси. Когда он перетащил багаж на стоянку такси, они встали в конец очереди и простояли в ней более часа, все время передвигая сумки и чемоданы. Наконец подъехало их такси.
— Monsieur?
— Вы говорите по-английски?
— Un peu, un peu.
[36]
— «Отель Георг V».
— Oui, mais je ne peux pas mettre toutes les valises dans le coffre.
[37]
Генри и Виктория сидели на заднем сиденье, уставшие и голодные, среди груды своих сумок и чемоданов. Их вместе с багажом подбрасывало на ухабах брусчатой мостовой всю дорогу до отеля «Георг V».
Когда такси остановилось у подъезда, швейцар бросился к машине, и Генри протянул водителю банкноту в один фунт.
— Английские деньги не принимаются, месье, — сказал тот.
Генри не верил своим ушам. Швейцар был счастлив: он расплатился с шофером франками, а банкноту сунул в карман. Генри, не в силах что-либо сказать ему, помог Виктории подняться по ступеням и подошел к стойке портье.
— Я великий паша из Каира, с женой. Номер для новобрачных, пожалуйста.
— Oui, monsieur.
Генри посмотрел на Викторию и улыбнулся.
— У вас при себе подтверждение заказа?
— Нет, — ответил Генри. — Я никогда в нем не нуждался. До войны я…
— Простите, сэр, но все номера в отеле забронированы для участников конференции.
— Неужели и номер для новобрачных? — удивилась Виктория.
— Увы, мадам. Председатель и его дама, вы понимаете. — Он едва заметно подмигнул.
Генри ничего не понимал. В отеле всегда был свободный номер, когда он приезжал. В отчаянии он положил на конторку еще одну банкноту в один фунт.
— Да, — сказал портье, — я вижу, есть еще один свободный номер, но, боюсь, он не очень большой.
В ответ Генри только устало махнул рукой.
Портье нажал ладонью на кнопку, прозвенел звонок, и тотчас появился носильщик, который проводил Генри и Викторию до их номера. Портье сказал чистую правду: номер напоминал ящик. Окно было закрыто занавесом, но, наверное, это было сделано потому, что вид на парижские крыши и печные трубы совсем не радовал глаз.
Последний удар, который чуть не свалил Генри с ног, он получил, когда увидел стоящие у стен две узкие кровати. Не говоря ни слова, Виктория начала распаковывать чемодан, а Генри, совсем упав духом, сел на одну из кроватей. Посидев в ванне, точь-в-точь такой, в какой купают маленьких детей, Виктория вышла оттуда и в изнеможении легла на вторую кровать. Так они лежали и молчали почти час. Наконец Генри встал:
— Надо переодеться. Сейчас, моя дорогая, мы пойдем и поужинаем.
Виктория послушно, хотя и без особого желания, встала и начала одеваться. Генри пошел принять ванну и попытался вымыться, подтянув колени к самому носу. Выйдя, он позвонил портье и попросил вызвать такси и заказать столик «У Максима».
На этот раз таксист взял банкноту в один фунт без возражения. Войдя вместе с Викторией в этот знаменитый ресторан, Генри оказался среди незнакомых лиц — не нашлось ни одного человека, кто бы его помнил. Официант проводил их к столику, втиснутому между двумя другими. Столики стояли рядом с джаз-оркестром, и за соседними тоже сидели две пары. Когда Генри и Виктория шли к своему столику, джаз грянул «Александр Рэгтайм Бэнд».
Он, как и обещал Виктории, заказал омаров. Они, конечно, были великолепны, но у обоих после всех приключений пропал аппетит. Правда, Генри постарался убедить нового старшего официанта, взявшего тарелки с недоеденными омарами, что омары превосходны, но они пришли сюда не для еды. Когда подали кофе, Генри погладил руку жены и принес свои извинения.
— Давай покончим с этим фарсом, — сказал он, — и завершим намеченный план посещением «Мадлен», где я хочу подарить тебе цветы. Вероятно, Полетт уже не сидит на площади, но какая-нибудь другая цветочница продаст нам розы.
Генри позвал официанта, расплатился еще одной банкнотой, и они вышли из ресторана, взявшись за руки.
Генри оказался прав. На углу площади среди урн, в которых стояли и благоухали прекрасные цветы, сидела старуха с бородавкой на носу, на ее голову и плечи была накинута шаль. Это не могла быть Полетт.
