— В двенадцатой главе мы узнаем, каков же замысел террористов, — продолжал Дункан. — Взрыв поезда для них — всего лишь рекламный трюк, гарантия того, что эта история попадет на первые полосы газет всего мира. Но оставшиеся в поезде пассажиры планируют во главе с американцем дать отпор злодеям.
Метрдотель зажег спичку, Дункан машинально взял со стола сигару, поднес ко рту. И поневоле замолчал.
— Миллионер, собственными руками сколотивший свое состояние, в этой ситуации тоже может стать неформальным лидером, — возразил я.
— Может, но ненадолго. Он ведь грек. А если я хочу что-то заработать на этом проекте, мне надо действовать с прицелом на американский рынок. И не забывай о правах на экранизацию, — заявил Дункан, размахивая зажатой между пальцами сигарой.
Что ж, в логике ему не откажешь.
— Пожалуйста, чек! — попросил Дункан проходившего мимо метрдотеля.
— Разумеется, сэр, — ответил тот, не сбавляя шаг.
— Меня беспокоит финал, — начал было мой приятель, но тут вдруг Кристабель встала со своего места: резко, хоть и не совсем уверенно.
Она взглянула на меня и сказала:
— Пожалуй, мне пора. Рада была с вами познакомиться. Правда, у меня такое ощущение, что больше мы с вами не увидимся. Но ваш последний роман мне очень понравился. Оригинальный замысел! Он вполне заслужил первое место.
Я встал, поцеловал ей руку и поблагодарил за теплые слова, чувствуя себя совсем неловко.
— Счастливо, Дункан! — повернулась она к своему бывшему возлюбленному, но тот даже не взглянул на нее. — Не волнуйся, — добавила она, — к твоему приходу меня в квартире уже не будет.
Кристабель нетвердой походкой прошла через весь зал к выходу. Метрдотель, лично державший для нее открытой входную дверь, низко поклонился.
— Не буду притворяться, будто я переживаю из-за ее ухода, — заявил Дункан, попыхивая сигарой. — Фигура что надо, и в постели она просто прелесть, но воображение начисто отсутствует.
Метрдотель вновь приблизился к Дункану, на этот раз — чтобы положить перед ним черную кожаную папочку.
— Знаешь, а критики были правы насчет этого заведения, — заметил я.
Дункан кивнул в знак согласия. Метрдотель поклонился, правда, уже не так низко.
— А проблема, о которой я заговорил, перед тем как Кристабель решила покинуть нас, — продолжил Дункан прерванную мысль, — заключается в следующем: я продумал сюжет, собрал нужный материал, но никак не могу определиться с финалом. Может, что-нибудь подскажешь?
Пока он говорил все это, из-за соседнего столика поднялась женщина средних лет и направилась в нашу сторону.
Дункан резким движением открыл папку и теперь в недоумении разглядывал счет. Женщина подошла и остановилась возле нас.
— Я узнала вас и хотела сказать, что мне очень понравилась ваша новая книга, — громко заявила она.
Другие посетители стали оборачиваться, чтобы понять, что происходит.
— Спасибо, — ответил я довольно резким тоном в надежде, что она не станет усугублять и без того неловкую ситуацию.
Дункан все так же, не отрываясь, смотрел на счет.
— А финал! — сказала женщина. — Здорово придумано! Я бы ни за что не догадалась, как вам удастся оставить в живых американскую семью, оказавшуюся в тоннеле…
Правая рука Дуги Мортимера
Впервые Роберт Генри Кеффорд III, для друзей — просто Боб, услыхал о правой руке Дуги Мортимера, лежа в постели с девушкой по имени Хелен.
Бобу было жалко покидать Кембридж. Он провел в Сент-Джонс
[18]
три восхитительных года, и хотя читал здесь не так много, как когда-то студентом в университете Чикаго, он приложил немало усилий, чтобы преуспеть в речной гребле.
В начале семидесятых не было ничего необычного в том, что американец побеждает в гребных соревнованиях «Rowing Blue»,
[19]
но чтобы он три года подряд приводил к победе кембриджскую восьмерку в качестве загребного — такого прежде не случалось.
Отец Боба, Роберт Генри Кеффорд II, для друзей — просто Роберт, все три раза приезжал в Англию, чтобы посмотреть, как его сын участвует в гонках. После того как Боб в третий раз привел Кембридж к победе, отец заявил, что он не может вернуться в свой родной Иллинойс, пока не преподнесет университетскому гребному клубу какой-нибудь незабываемый подарок.
— И запомни, мой мальчик, — заявил Роберт Генри Кеффорд II, — подарок не должен быть претенциозным. Надо продемонстрировать, что ты приложил определенные усилия, чтобы в итоге вручить им нечто, представляющее историческую ценность, а не просто что-то очень дорогое. Британцы это любят.
Боб потратил не один час, размышляя над словами отца, но ни одной стоящей идеи у него так и не появилось. Как ни крути, гребной клуб Кембриджского университета завоевал куда больше серебряных кубков и трофеев, чем мог выставить на своих стендах.
И вот в то воскресное утро Хелен впервые произнесла имя Дуги Мортимера. Они с Бобом лежали в обнимку, когда она решила пощупать его бицепсы.
— Это что, какая-то давняя английская разновидность любовной прелюдии, о которой я еще не знаю? — спросил Боб, кладя свободную руку на плечо Хелен.
— Нет, конечно, — ответила Хелен. — Я просто хотела проверить: у тебя такие же большие бицепсы, как у Дуги Мортимера?
Так как Боб никогда прежде не сталкивался с девушкой, которая говорила бы о другом мужчине, лежа в постели с ним, он не сразу нашел, что сказать.
— Ну и как? — осведомился он через какое-то время, сгибая руку.
— Трудно сказать, — ответила Хелен. — Я же никогда не прикасалась к руке Дуги, только видела ее на расстоянии.
— И где же ты видела этот образчик мужской силы?
— Он висит над барной стойкой в пабе в Халле, это город, где живет мой отец.
— Наверное, этому Дуги Мортимеру немного больно? — со смехом спросил Боб.
— Думаю, ему абсолютно все равно, — сказала Хелен. — Ведь он умер больше шестидесяти лет назад.
— И что, его рука до сих пор висит в пабе? — с явным сомнением в голосе спросил Боб. — Она же, наверное, воняет?
