— Он — в порядке, — ответил Флетчер. — Но я должен тебя предупредить, что он когда-то окончил школу Тафта, и он — республиканец. А твой отец какой? Я ещё ни разу в жизни не видел сенатора.
— Он — политик до мозга костей; по крайней мере, так его называют газеты, — сказал Джимми. — Но я не очень понимаю, что это значит.
Утром перед матчем никто не мог сосредоточиться на уроке химии, хотя мистер Бэйли хотел торжественно продемонстрировать воздействие кислоты на цинк — конечно, не помогло и то, что Джимми отключил газ, и мистер Бэйли даже не смог зажечь горелку Бунзена.
[7]
В двенадцать часов прозвенел звонок, и триста восемьдесят орущих мальчиков высыпали во двор, крича:
— Хочкис, Хочкис победит!
Флетчер пробежал всю дорогу до места сбора, чтобы быстрей встретиться со своими родителями.
— Как ты поживаешь, Эндрью, дорогой? — спросила мать, выходя из машины.
— Флетчер, Флетчер, в Хочкисе я Флетчер, — прошептал он, надеясь, что никто из мальчиков не слышал слова «дорогой». Он пожал руку отцу и добавил: — Мы должны сразу же бежать на стадион, потому что нас пригласили к сенатору Гейтсу и миссис Гейтс на ленч.
Отец Флетчера поднял брови.
— Насколько я помню, сенатор Гейтс — демократ, — сказал он с некоторым презрением.
— И бывший капитан футбольной команды Хочкиса, — сказал Флетчер. — Я — в одном классе с его сыном Джимми, и он — мой лучший друг, так что лучше бы мама сидела рядом с сенатором, а ты, папа, если хочешь, можешь сидеть на другом конце стадиона вместе с учениками Тафта.
— Нет, пожалуй, я как-нибудь выдержу соседство с сенатором. Будет приятно находиться рядом с ним, когда Тафт выиграет матч.
Был ясный осенний день, и все трое пошли по ковру из опавших листьев прямо к стадиону. Рут попыталась взять Флетчера за руку, но тот упорно держался на некотором расстоянии, чтобы этого не допустить. Ещё не дойдя до стадиона, они услышали крики зрителей, собравшихся на матч.
Флетчер увидел Джимми, который стоял рядом с олдс-мобилем, на заднем откидном борту которого красовались роскошные закуски. Высокий элегантный мужчина выступил вперёд.
— Здравствуйте, меня зовут Гарри Гейтс.
Сенатор протянул руку, приветствуя родителей Флетчера.
Отец Флетчера пожал руку сенатора.
— Здравствуйте, сенатор. Меня зовут Роберт Давенпорт, а это — моя жена Рут.
— Зовите меня Гарри. Это — Марта, моя жена. Я зову её «моя первая жена», чтобы она знала своё место.
Миссис Гейтс выступила вперёд, чтобы приветствовать их обоих.
— Хотите выпить? — спросила Марта, даже не улыбнувшись шутке, которую она слышала уже много раз.
— Нужно торопиться, — сказал сенатор, взглянув на часы. — Мы должны подкрепиться перед началом матча. Разрешите мне поухаживать за вами, Рут, а ваш муж пусть сам о себе позаботится. Я могу учуять республиканца за сто шагов.
— Дело обстоит ещё хуже, — сказала Рут.
— Только не говорите мне, что он — выпускник Тафта. Я собираюсь внести законопроект, по которому учёба в Тафте будет караться смертной казнью. Флетчер, подойдите и побеседуйте со мной, потому что я буду игнорировать вашего отца.
Флетчер был польщён этим приглашением и сразу начал расспрашивать сенатора о работе коннектикутского законодательного собрания.
— Эндрью, — сказала Рут.
— Флетчер, мама.
— Флетчер, не думаешь ли ты, что сенатору может быть приятно поговорить о чём-нибудь другом, кроме политики?
— Нет, всё в порядке, Рут, — заверил её Гарри. — Избиратели редко задают такие серьёзные вопросы, и я надеюсь, что мышление вашего сына повлияет и на Джимми.
После того как закуски были убраны, вся группа двинулась к стадиону, усевшись на свои места всего за несколько минут до начала матча. Места были такие, о которых ученики подготовительного класса и мечтать не могли, но ведь сенатор Гейтс не пропустил ни одного матча со школой имени Тафта с тех пор, как окончил свою школу. Когда стрелка часов приблизилась к двум, Флетчер не мог сдержать своего возбуждения. Он взглянул на противоположную трибуну, где сидели болельщики Тафта, — и влюбился.
* * *
Глаза Ната были прикованы к лицу над буквой «А».
— Нат — лучший ученик в нашем классе, — сказал Том отцу Ната. Майкл улыбнулся.
— Только не забудь, — добавил Нат, — что я побил Ралфа Эллиота всего на один балл.
— Интересно, это не сын Макса Эллиота? — спросил отец Ната, словно про себя.
— Кто такой Макс Эллиот?
— В нашем деле он — то, что называют «недопустимым риском».
— Почему? — спросил Нат, но его отец не стал распространяться на эту тему и был рад, что его сына отвлекли девушки из группы поддержки, исполнявшие ритуальный боевой танец. Нат остановил взгляд на второй девушке слева, которая, казалось, улыбалась ему, хотя он понимал, что для неё он был только пылинкой в заднем ряду трибуны.
— Если я не ошибаюсь, ты вырос, — сказал отец Ната, заметив, что его брюки на дюйм не достают до ботинок. Он задумался о том, как часто ему придётся покупать сыну новую одежду.
— Но школьная еда тут, во всяком случае, ни при чем, — ответил Том — все ещё самый низкорослый ученик своего класса. Его взгляд остановился на группе танцующих девушек.
— В которую из них ты влюбился? — спросил Том, ущипнув Ната за руку.
— Что?
— Ты же слышал, что я сказал.
Нат повернулся, чтобы отец не смог услышать его ответа.
— Во вторую слева, с буквой «А» на свитере.
— Диана Колтер, — сказал Том, довольный, что он знает что-то, неизвестное его другу.
— Откуда ты знаешь, как её зовут?
— Потому что она — сестра Дана Колтера.
— Но он — самый уродливый игрок в команде, — сказал Нат. — У него — уши, как цветная капуста, и сломанный нос.
— И Диана была бы такая же, если бы играла в команде каждую неделю последние пять лет, — заметил Том.
— Что ты ещё о ней знаешь?
— Ага, значит, это серьёзно, — сделал вывод Том; настал черёд Ната ущипнуть своего друга. — Что, решил прибегнуть к физическому насилию? Это не в традициях Тафта. Бей противника силой своих доводов, а не силой своих кулаков, как сказал, если не ошибаюсь, Оливер Уэнделл Холмс.
[8]
