Одевшись, Харви отчитал прислугу за то, что в баре недостаточно виски, и, спустившись, вышел через вращающуюся дверь на Дэвис-стрит. Он не заметил молодого человека с «уоки-токи» на другой стороне улицы.
— Он вышел из отеля на Дэвис-стрит, — тихо произнёс Стивен в маленький передатчик, — и направляется в твою сторону, Джеймс.
— Перехвачу его, как только появится на Беркли-сквер. Робин, ты меня слышишь?
— Да.
— Свяжусь с тобой, как только увижу его. Оставайся у Королевской академии.
— Понял, — ответил Робин.
Харви обогнул Беркли-сквер и вышел на Пикадилли через Палладианские арки Берлингтон-хаус. С большим неудовольствием он встал в конец весьма разношёрстной очереди, которая черепашьим шагом двигалась мимо Астрономического общества и Общества антикваров. Меткаф не заметил и ещё одного молодого человека, стоявшего у входа в Химическое общество и погруженного в чтение журнала «Химия в Британии». Наконец Харви поднялся по красной дорожке в залы Королевской академии. Купив за пять фунтов сезонный билет — возможно, он захочет прийти сюда ещё три-четыре раза, — Харви провёл остаток утра, разглядывая 1182 картины, ни одна из которых, в соответствии со строгими правилами академии, ещё ни разу не выставлялась нигде в мире. Несмотря на эти правила, комиссии, формирующей выставочный фонд, было из чего выбирать: в её распоряжении имелось более пяти тысяч картин.
Месяцем раньше, в первый день открытия выставки, Харви купил через агента акварель Альфреда Дэниелса «Палата общин» за 350 фунтов и две картины маслом Бернарда Данстэна, изображавших сценки из жизни английской провинции, по 125 фунтов каждая. Харви считал приобретение на Летней выставке выгодным: даже если ему не захочется оставлять себе все картины, они станут великолепными подарками по возвращении в Штаты. Дэниелс напомнил ему Доури, чью картину он купил в академии двадцать лет назад всего за восемьдесят фунтов: как выяснилось впоследствии, он очень проницательно разместил капитал, вложив деньги в это полотно.
Харви специально проверил, есть ли на выставке картины Бернарда Данстэна. Как и предполагалось, их уже раскупили. Данстэн был одним из тех художников, чьи картины всегда распродавались в первые минуты вернисажа. И хотя в день открытия выставки Харви не было в Лондоне, ему не составило труда купить то, что он хотел. Он ставил своего человека в самом начале очереди, и тот, получив каталог, отмечал тех художников, картины которых, по его мнению, Харви мог бы сразу продать в случае ошибки или оставить себе, если они понравятся. Ровно в 10.00, когда открывалась выставка, агент направлялся прямо к столу продаж и приобретал пять или шесть картин из отмеченных в каталоге, ещё до того, как он сам или кто другой, кроме академиков, увидел их. Харви тщательно изучал сделанные агентом приобретения. На этот раз он с удовольствием оставил все картины у себя. Если же в партии находилась хоть одна картина, не подходившая для его коллекции, Харви возвращал её для перепродажи, обещая выкупить её, если не найдётся другой покупатель. За двадцать лет он приобрёл таким способом более сотни картин, вернув всего с десяток, причём они все ушли другим лицам. Харви выработал системы на все случаи жизни.
В час дня, довольный тем, как прошло утро, он ушёл из Королевской академии. Белый «роллс-ройс» ожидал его во дворе.
— На Уимблдон, — распорядился Харви.
— Дерьмо! — сказал Робин в микрофон «уоки-токи».
— Что-что? — не понял Стивен.
— Передаю по буквам: Д. Е. Р. Ь. М. О! Он уехал на Уимблдон, и весь сегодняшний день коту под хвост.
Это означало, что Харви вернётся в отель не раньше семи-восьми часов вечера. Компаньоны разработали график наблюдения за отелем, и Робин, сев в свой «Ровер-3500 V8» у парковочного счётчика на Сент-Джеймс-сквер, отправился на Уимблдон. Джеймс достал по два билета на все дни турнира на места напротив ложи Харви.
Робин появился на теннисных кортах через несколько минут после Харви и занял своё место на трибуне центрального корта, затерявшись в море лиц. В ожидании начала соревнований атмосфера становилась все более напряжённой. С каждым годом популярность Уимблдонского турнира возрастала, и трибуны центрального корта заполнялись до отказа. Принцесса Александра и премьер-министр заняли королевскую ложу, ожидая выхода «гладиаторов». На южном конце корта на небольших щитах уже вспыхнули фамилии Кодеш и Стюарт, а рефери занял своё место на высоком стуле над сеткой в центре корта. Зрители зааплодировали одетым в белое спортсменам, которые вышли на корт, каждый с четырьмя ракетками в руках. На Уимблдоне спортсменам разрешается одеваться только в белый цвет, хотя в последнее время правила немного ослабли, и спортсменкам разрешили цветную отделку на юбках.
Робин с удовольствием наблюдал за матчем между Кодешем и американским теннисистом, который поначалу упорно сопротивлялся чемпиону, но в конце концов проиграл чеху со счётом 6-3, 6-4, 9-7. Робин даже немного расстроился, когда Харви решил в середине захватывающих парных сражений покинуть корт. «Труба зовёт», — сказал себе Робин, пристраиваясь на безопасном расстоянии за белым лимузином. Так они и вернулись в «Клэриджис». Подъехав к отелю, Робин позвонил на квартиру Джеймсу, которую Команда использовала в Лондоне в качестве штаба, и доложил Стивену обстановку.
— Пожалуй, на сегодня хватит, — ответил Стивен, — Завтра попробуем ещё раз. У нашего бедного Жан-Пьера сегодня пульс подскочил до ста пятидесяти. Не стоит напрасные волнения растягивать на несколько дней.
Покинув на следующее утро отель, Харви отправился через Беркли-сквер на Брутон-стрит, а оттуда на Бонд-стрит, остановившись всего в пятидесяти метрах от галереи Жан-Пьера. Но вместо того, чтобы повернуть на запад, он повернул на восток и заскочил в «Агнюс», где у него была назначена встреча с сэром Джеффри Агню, главой семейной фирмы. Меткаф собирался узнать о новостях на рынке произведений импрессионистов. Сэр Джеффри торопился на другую встречу и смог уделить Харви всего несколько минут. Стоящих картин импрессионистов у него тоже не было.
Через несколько минут Харви вышел от Агню, держа в руках маленький утешительный приз — макет статуи Родена, обычную безделушку за 800 фунтов.
— Он выходит, — сообщил Робин, — и движется в нужном направлении.
У Жан-Пьера перехватило дыхание, но Харви снова не дошёл до него: на этот раз он остановился у галереи «Мальборо» — посмотреть последнюю выставку Барбары Хэруорт. На выставке он провёл более часа, наслаждаясь великолепными полотнами художницы, но ничего не купил, решив, что цены просто возмутительные. Десять лет назад он купил две её картины всего за восемьсот фунтов, а теперь галерея запрашивала от семи до десяти тысяч за одну картину. Харви продолжил прогулку по Бонд-стрит.
— Жан-Пьер?
— Слушаю, — послышался в динамике нервный голос.
— Он подошёл к углу Кондуит-стрит и сейчас всего лишь в пятидесяти метрах от твоей галереи.
Жан-Пьер подготовил витрину, убрав из неё акварель Сазерленда «Темза и лодочник».
