— Что вы собираетесь со всем этим делать, если ваши сигары не добьют вас раньше?
— Перестаньте, Йорг. Вы прямо как мой доктор. Я уже сто раз говорил вам, что в будущем году ухожу в отставку, бросаю все, finito.
— Не могу себе представить, чтобы Харви Меткаф добровольно бросил крысиные бега. Я просто не берусь подсчитать, сколько вы сейчас стоите.
— Я тоже, Иорг, — рассмеялся Харви. — По этому поводу Аристотель Онассис
[29]
однажды сказал: «Если вы можете сосчитать свои деньги, считайте, что их у вас нет».
— Гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведёт во втором сете со счётом 5-1.
— А как Розали? У нас все ещё лежит ваше распоряжение, что, если с вами что случится, все счета перевести на неё в Бостон.
— С ней все в порядке. Сегодня утром позвонила мне и сказала, что работы у неё выше крыши и на Уимблдон она со мной не пойдёт. Скорее всего она кончит тем, что выйдет замуж за богатого американца, и эти счета ей просто не понадобятся. К ней уже многие сватались. Только кто их разберёт, любят ли они её или мои деньги. Мы с ней крупно поссорились пару лет назад, и, боюсь, она до сих пор не простила меня.
— Гейм, сет и матч выиграла миссис Кинг — 6-1, 6-1.
Харви, Йорг, Джеймс и Энн вместе со всеми зрителями аплодировали, пока спортсменки покидали корт. Проходя перед королевской ложей, они сделали книксен президенту Всеанглийского теннисного клуба его королевскому высочеству герцогу Кентскому. Харви и Йорг Биррер остались посмотреть матч следующей пары, а затем вместе вернулись в «Клэриджис» пообедать.
Джеймс и Энн остались довольны тем, как провели день на Уимблдоне, и, благополучно проводив Харви и его «континентального» друга до отеля, вернулись домой к Джеймсу.
— Стивен, я вернулся. Меткаф устроен на ночь. На вахте с полдевятого утра.
— Молодец, Джеймс. Может, он завтра клюнет.
Услышав шум льющейся воды, Джеймс прошёл на кухню. Энн, с руками по локоть в пене, оттирала железной мочалкой глубокую сковороду. Она повернулась и помахала мочалкой у него перед носом:
— Дорогой, я ничего не хочу сказать плохого о твоей приходящей прислуге, но это единственная в моей жизни кухня, где нужно мыть посуду перед тем, как приготовить обед.
— Знаю. Она всегда подметает пол только там, где чисто. С каждым приходом она делает все меньше и меньше работы. — Джеймс сел к кухонному столу и залюбовался стройной фигуркой Энн. — Потрёшь мне спину, если я перед обедом приму ванну?
— Да, железной мочалкой.
Воды было много, и она была приятно горячая. Джеймс, наслаждаясь, лежал в ванне, позволяя Энн мыть себя. Когда, наконец, он вылез из ванны, вода струйками сбегала с него прямо на пол.
— Дорогая, а тебе не кажется, что для банщицы ты чересчур одета, — заметил он. — Почему бы нам не исправить этот промах?
Пока Джеймс вытирался, Энн успела снять с себя всю одежду. Когда он вошёл в спальню, она уже лежала на кровати, свернувшись калачиком под одеялом.
— Холодно, — пожаловалась она.
— Не беспокойтесь, мисс, — ответил он, — сейчас в ваше распоряжение будет предоставлена двухметровая горячая грелка.
Она заключила его в свои объятия:
— Врунишка, ты же замёрзший.
— Зато ты восхитительна! — сказал он, пытаясь обнять её всю сразу.
— Как поживает твой план?
— Пока не знаю. Поговорим о нём минут через двадцать.
За следующие полчаса Энн не произнесла ни слова. Затем она наконец сказала:
— Ну все, хватит, вылезай. Печёный сыр уже, должно быть, приготовился, и в любом случае надо перестелить постель.
— Глупышка, оставь постель в покое.
— Не оставлю. Сегодня ночью я совсем не выспалась. Ты стянул все одеяла на себя, а мне, замерзая от холода, оставалось только любоваться, как ты дрыхнешь, свернувшись, словно самодовольный кот. Заниматься с тобой любовыо — совсем не то, что обещал Гарольд Роббинс.
— Женщина, когда кончишь болтать, поставь будильник на семь часов.
— На семь? Но ты должен быть у «Клэриджис» в полдевятого.
— Знаю, но хотелось ещё поработать над яичницей.
— Джеймс, тебе уже давно пора забыть свой студенческий юмор.
— Я всегда считал эту шутку довольно смешной.
— Несомненно, дорогой. Но почему бы тебе не одеться, пока обед не превратился в угольки?
Джеймс подъехал к «Клэриджис» в 8.29. Какими бы ни были его собственные недостатки, он твёрдо настроился не подвести других. Он включил «уоки-токи», проверяя, находится ли Стивен на Беркли-сквер, а Робин — на Бонд-стрит.
— Доброе утро, — сказал Стивен, — ночь прошла хорошо?
— Лучше не придумаешь, — ответил Джеймс.
— Я так понимаю, хорошо спалось? — снова спросил Стивен.
— Глаз не сомкнул.
— Хватит нас дразнить, — сказал Робин, — и сосредоточься на Харви Меткафе.
Джеймс остановился у входа в меховой магазин «Слейтерс», наблюдая, как расходятся по домам дворники и первые клерки спешат на работу.
Харви Меткаф закончил завтракать и отложил газету. Вчера он уже лёг спать, когда из Бостона позвонила жена, за завтраком позвонила дочь. Наступающий день начинался хорошо. Харви решил сегодня ещё поискать импрессионистов — в других галереях на Корк-стрит и Бонд-стрит. Возможно, ему смогут помочь в «Сотбис».
В 9.47 он покинул отель и, как обычно, быстрым шагом направился в сторону Бонд-стрит.
— Всем постам!
Стивен и Робин встрепенулись, очнувшись от своих мыслей.
— Только что прошёл на Брутон-стрит, направляется к Бонд-стрит.
Харви быстро шёл по Бонд-стрит, не обращая внимания на галереи, где он уже побывал.
— Жан-Пьер, он в пятидесяти метрах от тебя, — произнёс Джеймс, — сорок метров, тридцать… двадцать метров… О нет, проклятие, он зашёл в «Сотбис». А там сегодня в продаже только средневековые раскрашенные панели. Черт, не знал, что они могут заинтересовать его.
Он поглядел на стоявшего в отдалении Стивена, выглядевшего более толстым от поддетой под пиджак одежды и чуть загримированного под солидного бизнесмена. Воротничок и очки без оправы делали его похожим на немца. В динамике послышался его голос:
— Джеймс, я иду в галерею Жан-Пьера, а ты оставайся к северу от «Сотбис» на дальней стороне улицы. Будешь докладывать обстановку каждые пятнадцать минут. Робин, иди на аукцион и помаши перед носом Харви приманкой.
— Стивен, этого нет в плане, — заикаясь, произнёс Робин.
— Импровизируй на ходу, а то тебе придётся заниматься только состоянием сердца Жан-Пьера, но без всяких гонораров. Понял?
