— Тогда вы должны начать с того, что только моя мать называет меня по имени.
Лоуренс посмотрел на заметки, лежащие перед ним на столе. Он увидел, что полное имя и отчество Жеримского — Виктор Леонидович. Он подчеркнул слово «Леонидович», но Ларри Харрингтон покачал головой.
— Простите, — сказал Лоуренс. — Как вы хотите, чтобы я вас называл?
— Так же как, по-вашему, человек, с которым вы не знакомы, должен обращаться к вам.
Хотя они слышали только одну сторону разговора, люди, сидевшие вокруг стола в Кремле, наслаждались первой перепалкой между двумя лидерами. Этого нельзя было сказать о людях в Овальном кабинете.
— Попробуйте другое направление, — шепнул государственный секретарь.
Том Лоуренс взглянул на подготовленные Энди Ллойдом вопросы и перевернул страницу.
— Я надеялся, что в скором времени мы сможем увидеться, — добавил Лоуренс. — Вообще говоря, странно, что до сих пор мы ни разу не встречались.
— В этом нет ничего странного, — сказал Жеримский. — Когда вы в последний раз были в Москве в июне этого года, ваше посольство не послало ни мне, ни кому-нибудь из моих товарищей приглашения на обед, который был дан в вашу честь.
Люди, сидевшие вокруг стола, зашептались в знак согласия.
— Ну, вы наверняка знаете, что в заграничных поездках все организуют люди на месте.
— Мне будет интересно узнать, кого из ваших чиновников в Москве вы сочтете нужным сместить после такого серьезного просчета. — Жеримский помолчал. — Возможно, начиная с вашего посла.
Последовало долгое молчание. Три человека в Овальном кабинете лихорадочно листали вопросы, которые они тщательно подготовили. Все ответы Жеримского оказались неожиданными.
— Могу вас заверить, — добавил Жеримский, — что я не позволю никому из моих служащих, местных или иных, не выполнить моих личных требований.
— Вам везет, — сказал Лоуренс, оторвавшись от подготовленных ответов.
— Везение тут ни при чем, — сказал Жеримский. — Особенно когда дело касается моих противников.
Ларри Харрингтон был в отчаянии, но Энди Ллойд написал вопрос на блокноте и сунул его президенту под нос. Лоуренс кивнул.
— Может быть, мы договоримся о встрече сейчас, чтоб лучше узнать друг друга?
Трое людей в Белом доме ждали, что это предложение будет грубо отвергнуто.
— Я серьезно подумаю об этом, — сказал Жеримский, ко всеобщему удивлению и с той, и с другой стороны. — Попросите мистера Ллойда связаться с господином Титовым, который у меня отвечает за встречи с иностранными руководителями.
— Безусловно, я так и сделаю, — ответил Лоуренс с облегчением. — Я попрошу Энди Ллойда позвонить мистеру Титову в ближайшие несколько дней. — Ллойд написал на листке еще несколько слов и дал листок президенту. — И, конечно, я буду рад приехать в Москву.
— До свидания, господин президент, — сказал Жеримский.
— До свидания, господин президент, — ответил Лоуренс.
Положив трубку, Жеримский прервал неизбежный раунд аплодисментов, быстро обратившись к своему заведующему персоналом:
— Когда Ллойд позвонит, он предложит, чтобы я приехал в Вашингтон. Примите это предложение.
Титов был явно удивлен.
— Я намерен, — объяснил Жеримский, поворачиваясь к своим приближенным, — твердо дать понять Лоуренсу, с каким человеком он имеет дело. Более того, я хочу, чтобы американцы тоже это поняли. Для начала я хочу добиться, чтобы законопроект о сокращении вооружений был отвергнут Сенатом. Я не могу придумать более подходящего рождественского подарка для… Томми.
На этот раз он позволил своим приближенным поаплодировать, прежде чем пресек аплодисменты движением руки.
— Но мы должны вернуться к нашим внутренним проблемам, которые более неотложны. По-моему, важно, чтобы наши собственные граждане тоже поняли, из какого теста слеплен их новый руководитель. Я хочу продемонстрировать, как я намерен обращаться с теми, кто думает мне противостоять.
Приближенные Жеримского с нетерпением ждали, кому президент окажет эту честь.
Он повернулся к только что назначенному министру юстиции.
— Где находится наемник мафии, который хотел меня убить?
— Он сидит в тюрьме «Кресты», — ответил Шулов. — Где, как я понимаю, вы хотите, чтобы он оставался всю жизнь.
— Конечно, нет, — отрезал Жеримский. — Пожизненное заключение это слишком мягкое наказание для такого чудовищного преступника. Он идеальный объект для суда. Мы сделаем его первым публичным примером.
— Боюсь, милиция не собрала достаточных доказательств того, что он…
— Так создайте их! — сказал Жеримский. — На его судебном процессе будут присутствовать только преданные члены партии.
— Понимаю, господин президент, — сказал новый министр юстиции; он все еще колебался. — Что вы имели в виду?
— Скорый суд, на котором будет председательствовать один из наших новых судей, а присяжными будут только члены партии.
— А приговор, господин президент?
— Смертная казнь, конечно. Когда приговор будет вынесен, вы сообщите журналистам, что я буду лично присутствовать при казни.
— А когда это должно произойти? — спросил министр юстиции, записывавший каждое слово Жеримского.
Президент перелистал свой дневник в поисках пятнадцатиминутного перерыва.
— В восемь часов утра в будущую пятницу. Теперь перейдем к более важному вопросу — к моим планам о будущем вооруженных сил. — Он улыбнулся генералу Бородину, который сидел справа от него и пока еще ни разу не открыл рта.
— Вам, господин заместитель президента, дается высший приз…
Глава двадцатая
Сидя в плену во Вьетнаме в лагере «Нан Динь», Коннор разработал свою систему подсчета времени.
Каждое утро в пять часов появлялся вьетконговский охранник с чашкой риса, плавающего в воде, — единственной трапезой Коннора за день. Коннор вынимал одну рисинку и клал ее в одну из семи бамбуковых жердей, составлявших его матрац. Каждую неделю он вынимал одну из семи рисинок и клал ее в брус над кроватью, а затем съедал остальные шесть. Каждые четыре недели он вынимал рисинку из бруса наверху и прятал ее между половицами под кроватью. В тот день, когда он и Крис Джексон бежали из лагеря, он знал, что он пробыл в плену один год, пять месяцев и два дня.
Но, лежа на койке в темной камере «Крестов», он никак не мог сообразить, сколько времени здесь находится. К этому времени начальник милиции посетил его еще два раза и ушел ни с чем. Коннор думал, сколько времени пройдет, пока Большенкову надоест, что заключенный лишь повторяет свое имя и гражданство и требует свидания с послом. Долго ждать ему не пришлось. Через несколько минут после того, как Большенков во второй раз вышел из камеры, в камеру вошли те самые три человека, которые встретили его, когда его привезли в «Кресты».
