— Но это, должно быть, происходило совсем давно. Поразительно, как люди могут столько лет враждовать друг с другом.
— Вы правы, насколько мне известно, эта вражда началась еще в двадцатые годы, когда ее щеголь-сын гулял с мисс Сэлмон.
Я задержал дыхание.
— Нет, миссис Трентам не одобряла этого, нам всем в «Мушкетере» было понятно. А потом, когда сын уезжает в Индию, девица Сэлмон неожиданно для всех выходит замуж за Чарли. Но на этом тайна не кончается.
— Не кончается?
— Нет конечно, — подтвердил Рексал. — Потому что до сегодняшнего дня никто из нас так и не знает, кто отец.
— Отец?
Рексал засомневался.
— Я зашел слишком далеко. Больше я не скажу ничего.
— Удивительно, что такое далекое прошлое до сих пор кого-то затрагивает, — сделал я последнюю попытку, прежде чем осушить свой стакан.
— Да, действительно, — сказал Рексал. — Для меня это тоже всегда оставалось загадкой. Но лучше этого не обсуждать. Ну, а теперь я должен закрываться, сэр, иначе мне не поздоровится от властей.
— Конечно, конечно. А мне пора возвращаться к своим баранам.
Прежде чем отправиться в Кембридж, я, сидя в машине, тщательно записал каждое слово, сказанное владельцем трактира. Во время долгой поездки назад я сопоставлял полученные сведения и пытался выстроить их в определенном порядке. Хотя Рексал и снабдил меня кое-какой новой информацией, вопросов, требовавших ответа, у меня стало еще больше. Единственное, что я увозил с собой из паба, была уверенность в том, что теперь я, наверное, уже не остановлюсь.
На следующее утро я решил вернуться в министерство обороны и узнать у опытной секретарши сэра Горация, как можно получить сведения о служившем когда-то офицере.
— Фамилия? — спросила строгая женщина средних лет, все еще забиравшая волосы в пучок, как это делали в войну.
— Гай Трентам, — ответил я.
— Звание и полк?
— Капитан, королевский фузилерный, как мне кажется.
Она исчезла за закрытой дверью и появилась только через пятнадцать минут с тощей коричневой папкой в руках. Вынув из нее единственный лист, она громко прочла:
— Капитан Гай Трентам. Награжден Военным крестом. Принимал участие в первой мировой войне. В дальнейшем проходил службу в Индии. Ушел в отставку с военной службы в 1922 году. Объяснения не представлены. Адрес отсутствует.
— Вы гений, — воскликнул я и, прежде чем отправиться назад в Кембридж, поцеловал ее в лоб, вызвав у нее полное оцепенение.
Чем больше я узнавал, тем больше мне не хватало сведений, и к тому времени я вновь оказался в тупике.
Следующие несколько недель я занимался только своими обязанностями методиста, пока все мои студенты благополучно не отбыли на рождественские каникулы.
Сам я тоже отправился на три недели в Лондон и встретил Рождество вместе со своими родителями на Малом Болтонзе. Отец мне показался гораздо спокойнее, чем был летом, да и мать, похоже, тоже избавилась от своих необъяснимых тревог.
Однако во время этих праздников появилась другая загадка, и, поскольку я был уверен, что она никак не связана с Трентамами, я не замедлил обратиться к матери за разгадкой.
— Что случилось с любимой картиной отца?
Ответ был очень печальным, и она попросила меня никогда не вспоминать «Едоков картофеля» в разговоре с отцом.
За неделю до возвращения в Кембридж, проходя по Бьюфорт-стрит к Малому Болтонзу, я увидел старого ветерана в синей сержантской форме, пытавшегося перейти через улицу.
— Разрешите мне помочь вам, — предложил я.
— Спасибо вам, сэр. — Он поднял на меня взгляд своих грустных глаз.
— И где вы служили? — спросил я мимоходом.
— Собственный принца Уэльского полк, — ответил он. — А вы?
— Королевский фузилерный. — Мы вместе переходили дорогу. — Знаете кого-нибудь из него?
— Из фузилеров-то, — сказал он. — Да, конечно. Банджера Смита, например, служившего еще во время первой мировой, и Сэмми Томкинза, призванного позднее, году в двадцать втором или в двадцать третьем, если мне не изменяет память, а затем списанного по здоровью после Тобрука.
— Банджер Смит?
— Да, — ответил ветеран, когда мы оказались на противоположной стороне улицы. — Кремень-парень, — сдавленно хохотнул он, — он все еще выступает раз в неделю в вашем полковом музее со своими воспоминаниями, если только им можно верить.
На следующий день я первым оказался в маленьком полковом музее, разместившемся в лондонском Тауэре, но только для того, чтобы услышать от смотрителя, что Банджер Смит приходит лишь по четвергам, и то не всегда. Я оглядел зал, в котором находились полковые реликвии, потрепанные знамена с боевыми наградами, витрины с формами одежды, устаревшие образцы оружия и амуниции прошлой эпохи и огромные карты, покрытые различными цветными флажками, рассказывающими, как, где и когда были добыты эти награды.
Поскольку смотритель был старше меня всего на несколько лет, я не стал беспокоить его вопросами о первой мировой войне.
Вернувшись в следующий четверг, я обнаружил в углу музея старого солдата, который сидел с озабоченным видом.
— Банджер Смит?
Старикан был не выше пяти футов ростом и даже не попытался подняться со своего стула, а лишь нехотя поднял на меня глаза.
— Что из того?
Я достал десятишиллинговую банкноту из внутреннего кармана.
Он посмотрел вопросительно сначала на банкноту, а затем на меня.
— Что вы ищете?
— Вы, случайно, не помните капитана Гая Трентама? — спросил я.
— Вы из полиции?
— Нет, я адвокат, занимающийся его имуществом.
— Бьюсь об заклад, что капитан Трентам ничего никому не оставил.
— Служебный долг не позволяет мне говорить на эту тему, — сказал я. — Но, я полагаю, вам не известно, что случилось с ним после его ухода из полка? Видите ли, в полковых записках нет даже упоминания о нем после 1922 года.
— И не должно быть. Когда он уходил, полковой оркестр не исполнял прощальный марш на плацу. Я считаю, что этот подлец заслуживал принародной порки.
— Почему?
— Вы не услышите от меня ни слова. — Он потрогал свой нос и добавил: — Это полковой секрет.
— А вы не знаете, куда он отправился после службы в Индии?
— Это обойдется вам больше, чем в десять шиллингов, — усмехнулся старый солдат.
— Что вы имеете в виду?
— Уполз в Австралию, там и умер, а тело затем привезла мать. И слава Богу, могу только сказать. Будь моя воля, я бы давно убрал его фотографию со стены.
