В следующее воскресенье я опять напросилась на чай к Трентамам, узнала от матери Гая, что он заверил ее в том, что не виделся с Бекки с того самого времени, когда она поспешно убралась из Ашхерста шесть месяцев назад.
— Но это же не… — начала я, но остановилась на полуслове, вспомнив о своем обещании, данном Бекки, не сообщать матери Гая о том, что они продолжали встречаться.
Через несколько недель после этого Бекки сказала мне, что она беременна. Я поклялась, что буду держать это в секрете, но в тот же день не задумываясь рассказала все Чарли, который едва не лишился рассудка, услышав эту новость. Но хуже всего было то, что ему всякий раз при виде Бекки приходилось притворяться, что ему ничего не известно.
— Клянусь, что если бы этот ублюдок был в Англии, я бы убил его, — повторял Чарли, кружа по гостиной.
— Если бы он был в Англии, то, по моим данным, нашлось бы не менее трех девиц, чьи отцы с радостью выполнили бы эту работу за тебя, — заметила я.
— Так что же мне делать в таком случае? — спросил наконец Чарли.
— Ничего, — был мой совет. — Я подозреваю, что время и восемь тысяч миль расстояния могут стать твоими величайшими союзниками.
Полковник тоже оказался из числа тех, кто с радостью пристрелил бы Гая Трентама, предоставься ему такой шанс. В его случае причиной этого была честь полка и все такое. Он даже пробормотал что-то зловещее насчет того, что отправится к майору Трентаму и выложил ему все прямо в лицо. Я могла бы сказать ему, что не в майоре вовсе дело, а в том, что при всем своем боевом опыте он вряд ли встречал противника более страшного, чем миссис Трентам.
Должно быть, где-то примерно в это время Перси Уилтшир уволился наконец из полка шотландских гвардейцев. Только недавно перестала я вздрагивать, когда его мать звонила мне. Все эти ужасные годы, с 1916-го по 1919-й, мне казалось, что она звонит, чтобы сообщить, что Перси убит на Западном фронте, как до того были убиты его отец и старший брат. Прошли годы, прежде чем я призналась вдове маркиза, с каким оцепенением я слушала каждый раз ее голос на другом конце линии.
Затем совершенно неожиданно Перси сделал мне предложение. Боюсь, что с этого момента я была настолько поглощена нашим совместным будущим и должна была нанести столько визитов его родственникам, что совершенно забыла о своих обязанностях по отношению к Бекки, даже несмотря на то, что предоставила свою квартиру в ее полное распоряжение. И, когда я все еще находилась в водовороте личных забот, она родила маленького Дэниела. Мне оставалось только молить Бога, чтобы ей хватило сил нести свой крест безмужней женщины.
Через несколько месяцев после крестин я решила без предупреждения посетить свою квартиру, возвращаясь от матери Перси.
В дверях меня встретил Чарли с газетой под мышкой. Бекки сидела на диване и, похоже, штопала носок. На полу я увидела Дэниела, который стремительно полз к двери. Мне пришлось подхватить его на руки, чтобы он не проскочил на лестницу, а оттуда в большой мир.
— Как я рада видеть тебя, — воскликнула, вскакивая, Бекки. — Прошло столько времени. Я приготовлю тебе чай.
— Спасибо, мне лишь хотелось убедиться, что вы не стесняетесь… — Мой взгляд замер на маленькой картине маслом, что висела над каминной доской. — Какая поистине очаровательная картина, — заметила я.
— Но ты, должно быть, видела ее много раз, — сказала Бекки. — Она ведь висела у Чарли в…
— Нет, я никогда не видела ее раньше, — ответила я, не совсем понимая, к чему она клонит.
Глава 14
Когда тисненная золотом карточка была доставлена на Лаундз-сквер, Дафни положила ее вместе с приглашением на королевскую охоту в Эскот и высочайшим повелением посетить придворный прием в Букингемском дворце, решив, однако, что эта карточка будет красоваться на каминной доске и после того, как приглашения в Эскот и во дворец отправятся в корзину для мусора.
Из трех нарядов, специально подобранных в Париже для каждого из этих событий, самый эффектный предназначался для церемонии присвоения Бекки степени, которую она представила Перси как «величайшее событие».
Ее жених — хотя она еще не вполне привыкла воспринимать Перси в таком качестве — также признался, что никогда прежде не принимал участия в подобных церемониях.
Бригадный генерал Гаркорт-Браун предложил, чтобы Хоскинз доставил дочь к зданию университетского совета на «роллс-ройсе», и признался, что немного завидует им.
Когда утро наконец прошло, Дафни отправилась в сопровождении Перси обедать в «Ритц». Просмотрев в сотый раз список приглашенных и гимны, которые будут исполняться на церемонии, они перешли к деталям предстоявшего в этот день мероприятия.
— Я очень надеюсь, что нам не будут задавать заумных вопросов, — сказала Дафни. — Ибо в одном я уверена точно — я не смогу ответить ни на один из них.
— О, я уверен, что мы не попадем в затруднительное положение, старушка, — заверил ее Перси. — И это не оттого, что я посещал подобные вечеринки когда-либо прежде. Мы, Уилтширы, никогда не отличались этим, — добавил он со смехом, который был похож у него на кашель.
— Ты должен избавиться от этой привычки, Перси. Если ты намерен смеяться, то смейся. Если собираешься кашлять — кашляй.
— Как скажешь, старушка.
— И прекрати называть меня старушкой. Мне всего двадцать три, и мои родители нарекли меня вполне приемлемым христианским именем.
— Как скажешь, старушка, — повторил Перси.
— Ты совершенно не слушаешь, что я говорю, — Дафни посмотрела на часы. — А теперь нам пора отправляться. Лучше не опаздывать на такое событие.
— Совершенно верно, — ответил он и попросил официанта принести счет.
— Вы имеете представление, куда мы направляемся, Хоскинз? — спросила Дафни, когда тот распахнул перед ней заднюю дверцу «роллс-ройса».
— Да, миледи, я взял на себя смелость проехать по этому маршруту, когда вы и его светлость находились в Шотландии в прошлом месяце.
— Соображаешь, Хоскинз, — сказал Перси. — Иначе мы могли бы кружить там до конца дня.
Когда Хоскинз завел машину, Дафни взглянула на человека, которого любила, и подумала о том, каким счастливым был ее выбор. По правде говоря, она избрала его еще в шестнадцатилетнем возрасте и ни разу не усомнилась в правильности своего выбора, даже если сам он и не подозревал об этом. Она всегда считала Перси добрым, отзывчивым и мягким, и уж если не красавцем, то достаточно видным собой. Каждую ночь она благодарила Бога, что ему удалось вернуться с этой кошмарной войны без единой царапины. Узнав от Перси, что он отправляется с полком шотландских гвардейцев во Францию, она провела три самых несчастных года в своей жизни. С этого момента ей стало казаться, что каждое письмо, каждое сообщение и каждый звонок только и могут, что нести в себе известие о его гибели. Многие пытались ухаживать за ней в его отсутствие, но все их попытки оказались тщетными, поскольку Дафни, подобно Пенелопе, ждала возвращения своего избранника. Страхи за его жизнь покинули ее только тогда, когда она увидела его спускавшимся по трапу в Дувре. Дафни на всю жизнь запомнила слова, произнесенные им в первый момент их встречи.
