Бритта Лесслер пробыла у них приблизительно до восьми, пытаясь просьбами, мольбами и слезами уговорить Таню вернуться. Та оставалась непреклонной:
— У тебя двое братьев, у меня только один, и сейчас он нуждается во мне.
Прощание перед входной дверью несколько затянулось из-за нового приступа плача. Когда слезы вновь побежали по щекам Бритты, Таня решила:
— Я тебя немного провожу, тогда мы сможем еще поговорить.
Как и следовало ожидать, Бен бежал рядом с девочками — гладил то темные волосы сестры, то светловолосую шевелюру Бритты. Наконец, желая утешить, положил руку на плечо Бритты, другой рукой взялся за руль велосипеда, чтобы помочь девочке его везти.
— Только не плачь так, — не переставала уговаривать подругу Таня. — Наша разлука ненадолго.
Бритта оставалась при своем мнении, жалуясь, что никогда еще в жизни она не чувствовала себя такой покинутой, как прошедшей ночью.
Первое прощание произошло у ближайшего перекрестка. Дальше Таня решила подругу не провожать, опасаясь, что из-за слез Бритты позволит все-таки дать себя уговорить и передумает. Еще одно рукопожатие, объятие. Теперь они обе плакали, и Таня выругалась:
— Что за идиотизм!
Затем она развернулась и большими шагами направилась назад к родному дому, до которого ей предстояло пройти шестьсот метров.
Бен оставался в нерешительности, не зная, за кем из девочек последовать. Он посмотрел вслед сестре, но тем не менее остался на месте. Когда Бритта снова повела велосипед, он присоединился к ней.
Вторая половина дня была жаркой. Вечером, напротив, посвежело. В некоторых садах, расположенных вдоль дороги, люди наслаждались вечерним солнцем. Достаточное количество людей видели Бена и Бритту и позже дали показания.
Громкий плач девочки нервировал Бена, он снова и снова клал ей руку на плечи. Она каждый раз стряхивала его руку и между всхлипываниями объясняла, что он тут ни при чем, но, собственно говоря, все случилось как раз по его вине. Если бы он вел себя благоразумно, дело не зашло бы так далеко. Он кивал, как будто соглашаясь с ней, говорил «прекрасно», как все эти годы, и сочувственно осведомился:
— Больно?
Они приблизились к колючей проволоке и затем исчезли с глаз наблюдателей, находившихся в садах. Но кое-кто еще прогуливался по дороге. Николь Ребах, молодая женщина, только в мае этого года переехавшая из маленькой, сдававшейся внаем квартиры в Лоберге в деревню, толкала кресло-коляску мимо бунгало Люкки навстречу обоим и видела, что Бен держал одной рукой руль велосипеда, другой — Бритту за руку, когда они достигли кукурузы.
Кресло-коляска была причиной, по которой Николь Ребах до сих пор не интересовалась ни деревенскими сплетнями, ни чем-либо другим. Ее муж Хартмут вырос в деревне. Его родители имели дом на Бахштрассе и являлись дальними родственниками Теи Крессманн. Одна из бабушек Хартмута была кузиной отца Теи. Родство было слишком дальним, чтобы поддерживать какие бы то ни было контакты. Николь Ребах даже не знала о своих дальних родственниках. Но если бы знала, навряд ли ее это заинтересовало бы. Ее личные проблемы были настолько тяжелы, что кроме них она была не в состоянии заниматься чем-либо еще.
Всего полгода замужем, из них только три недели фактического брака. В начале марта, ровно через двадцать один день после официального бракосочетания, Хартмут Ребах упал с мотоцикла. Он получил сложнейший перелом, вследствие чего рука перестала гнуться. Правую ногу по голень пришлось ампутировать. Но это были еще не самые худшие увечья.
Николь Ребах не знала, как ей дальше жить с мужем, который больше не был мужчиной. В тот вечер, когда перед ней появились Бен и Бритта, она не знала, кто они, и не стала вмешиваться.
Бен хотел оттащить Бритту в сторону. Она вырвалась и, яростно сверкая глазами, воскликнула:
— Прекрати! Мы останемся на дороге. Папа сказал: всегда оставаться посредине, тогда хватит времени убежать.
Бен снова взял Бритту за руку, на этот раз сжал крепче, и сильно затряс головой.
— Руки прочь, — сказал он и наклонился так низко, что губами коснулся ее уха. — Друг, — добавил он. И губами скользнул по ее щеке.
— Прекрати, идиот, — всхлипывала Бритта. — Ты сам виноват, если тебя подозревают в таких вещах. Ты даже не понимаешь, что такое дружба.
Она снова вырвалась. И затем Бритта Лесслер совершила грубейшую ошибку. Она с силой толкнула Бена кулаком в грудь и замахнулась на него. Еще раз громко всхлипнула и закричала:
— Проваливай, ты, идиот!
Бен тотчас же отпустил руль велосипеда. Велосипед упал. Бритта подняла его, гордо вскинула голову и прошла мимо Николь Ребах дальше по направлению к бунгало Люкки.
Николь Ребах продолжала толкать кресло-коляску с мужем и неоднократно оборачивалась, чтобы посмотреть, что произойдет дальше. Бен, помедлив, последовал за Бриттой, несколько раз крикнув ей «сволочь», каждый раз немного громче. Он казался крайне возбужденным и что-то бормотал. Николь Ребах предположила, что он хочет забрать велосипед. Отчасти ей стало его жаль. Внешне он не казался инвалидом, но поведение, все повадки были типичными.
На крик в дверях бунгало появился Хайнц Люкка. Он увидел плачущую девочку и Бена, в нескольких метрах следовавшего за ней. Молодую женщину и мужчину в инвалидном кресле он заметил не сразу.
— Ну, ну, — успокаивающе сказал Хайнц Люкка, посмотрел на Бена и улыбнулся. — Кто это так громко кричит? Не похоже на тебя.
Затем он обратился к Бритте:
— Какое горе у тебя случилось, маленькая фройляйн?
Все еще улыбаясь и в то же время серьезно, адвокат добавил:
— Ты не должна так громко плакать, когда он рядом. Я думаю, плач его нервирует.
Когда открылась входная дверь бунгало, Бен остановился. И тотчас начал пританцовывать на месте, поглядывая с перекошенным от возбуждения лицом то на Хайнца Люкку, то на Бритту. Его кулаки сжимались и разжимались, как у маленького ребенка, когда тот хочет получить какой-то конкретный предмет. Он кричал так громко, что Николь Ребах отчетливо слышала каждое слово:
— Руки прочь, друг!
— Конечно, конечно, — сказал Хайнц Люкка. — Ты — мой друг, и ты должен оставить девушек в покое. Ты знаешь это, правда? Я уверен, что ты ничего не сделаешь Бритте. И тебе тоже никто ничего не сделает. Иди домой, Бен. Иди к матери.
Бен продолжал пританцовывать на месте, сильно трясти головой и снова прокричал:
— Руки прочь!
Хайнц Люкка зябко повел плечами и спросил Бритту:
— Почему он так разволновался? Я никогда его таким не видел. Что ты ему сделала?
Бритта пожала плечами и надула губы. Николь Ребах давно уже остановилась и теперь крикнула Люкке:
— Он поцеловал ее в щеку. Тогда она его обругала и ударила.
