На этот раз не было фальши. Мы любили оба. Любили взаимно,
смело, откровенно и страстно… Мне не было легко с этим человеком, хотя говорят,
что в любви должно быть легко. Мужчины всегда оказывали на меня давление,
старались подчинить себе, заставить признать безоговорочную капитуляцию. А он…
Он был совсем другим… Не таким, как все. Он воспринимал меня такой, какая я
есть, и никогда не пытался меня переделать. Согласитесь, что таких мужчин
единицы. Редко какой мужчина позволит любимой женщине полную свободу
самовыражения, а он позволял.. Он слишком многое мне позволял, точно так же,
как позволяла ему я.
Раньше больше всего на свете я боялась одиночества. Само это
слово вызывало у меня шок. А теперь я понимаю, что одиночества боятся те, кому
скучно наедине с самим собой. А если ему скучно самому с собой, это значит, что
и другим с ним будет скучно. Говорят, одиночество нарушает психику, отравляет
жизнь и толкает на самые отвратительные поступки. Говорят, что это чувство
нельзя пускать на самотек, с ним обязательно нужно бороться, иначе последует
затяжная депрессия. Я испытала одиночество, когда потеряла своего любимого.
Настоящее тягостное одиночество… Это было похоже на удушье. Я задыхалась без
любви, но точно так же задыхалась и в ней. Я напоминала неудачливого
ныряльщика, который прыгает в омут под названием «любовь»… Он хочет побыть в
этом омуте как можно дольше, но у него ничего не получается, он начинает
задыхаться, а когда пытается выскочить, омут крепко держит его, лишает воли.
Я вспомнила, как ходила к психоаналитику, чтобы он помог мне
примириться с действительностью, научиться жить без этого человека, надеялась,
что врач подскажет, как это сделать, а он сказал, что мой бывший возлюбленный
совершенно не мой человек, и выписал мне таблетки феназепама. После этих
таблеток я почувствовала себя еще хуже. Меня перестали душить слезы, но я
побледнела и осунулась и вообще перестала понимать, что делаю, как живу. Именно
в таком состоянии я случайно увидела его. Он неплохо выглядел и мне показалось,
что он научился жить без меня. В отличие от меня у него это получилось. Может
быть, это было не так. Может быть, мне показалось. Но я увидела благодушие,
которое преобладало над горечью и разочарованием.
Не знаю, как у меня появилось желание убить его. Просто
появилось, и все. Это дикое желание переполнило все мое существо. Я внимательно
посмотрела ему в глаза. В них не было боли. В них была жизнь. Та жизнь, которая
больше не требовала моего присутствия, шла сама по себе, независимо от моего
существования. И была вполне уютной, комфортной.
– Подсудимая, на выход!
Я вздрогнула и быстро поднялась со своего места. Не зря,
наверно, в народе говорят, что от сумы да от тюрьмы зарекаться нельзя. Бог мой,
я в тюрьме! Я иду на допрос… Все это время я говорила о нем как о живом, потому
что мне до сих пор кажется, что он жив. Он и в самом деле жив в моей памяти, в
моих мыслях, моих фантазиях и моих несбыточных мечтах. Я люблю его как прежде,
а может быть, даже сильнее…
Я не могла привыкнуть к тому, что меня называют убийцей. Я
не хотела представлять его перепуганное лицо, вспоминать его жалобный крик. Я
представляла его счастливую улыбку и радостные, любящие глаза. Его руки, такие
родные и такие сильные. Вспоминала его уверения, что мы всегда будем рядом,
чего бы нам это ни стоило… Он говорил, что мои волосы пахнут свежей соломой… А
я говорила, что, если он когда-нибудь сможет меня позабыть, я не выдержу и
обязательно его убью… Он смеялся, прижимал меня к себе и говорил, что я женщина
всей его жизни, что таких, как я, не забывают…
Заложив руки за спину, я вышла из камеры.
Глава 1
Я так и не завела себе мужа, потому что у меня есть кот,
собака и попугай. Собака с утра ворчит, попугай весь вечер ругается, а кот
возвращается домой за полночь.
Мария Корелли, английская писательница .
Бог мой, мне опять приснилась Венеция! Я вновь закрыла
глаза, чтобы вернуться в свой сон. Я сижу на камнях мостовой, прислонившись
спиной к парапету набережной. На моем лице карнавальная маска. Я не одна. Мою
руку держит незнакомый мужчина с довольно приятным выразительным голосом. Он
одет в карнавальный костюм ковбоя, на лице черная маска с наклеенными осколками
битого цветного стекла. Мы чувствуем себя совершенно измотанными. Все-таки
десять дней карнавального безумия… Десять долгих бессонных ночей с громко
кричащей музыкой и мельканием праздничных огней в глазах. Я даже помню название
моста, у которого мы сидим. Риальто. Этот мост называется Риальто. Странно. Я
никогда раньше не была в Венеции, следовательно, не могла знать название моста.
Я держала своего спутника за руку и благодарила за то, что он заказал нам маски
Палассио-Грасси. Эти маски всегда отличались особой изысканностью и, конечно
же, высокой ценой.
…Я потерла заспанные глаза и решила, что вот как только
разгребусь с навалившимися на меня делами, обязательно поеду в Венецию, куплю
себе дорогую маску и найду этот мост… И пусть со мною рядом не будет того, кто
мне приснился, я обязательно сяду на камни мостовой, прислонюсь к парапету
набережной и буду улыбаться проходящим мимо венецианцам и желать им доброго
дня.
Пронзительный телефонный звонок заставил меня вернуться в
реальность, и я лениво потянулась за трубкой:
– Слушаю.
– Здравствуй, Лера! Здравствуй, солнышко, – проворковал в
трубке голос моего любовника.
– Привет, – нехотя произнесла я и откровенно зевнула.
– Как спалось?
– Как всегда.
– Я хотел спросить, как тебе спалось без меня? – попытался
уточнить мой любовник.
– Без тебя мне всегда одиноко, – не моргнув глазом соврала
я. – Стас, скажи, а ты когда-нибудь был в Венеции?
– Был пару раз.
– Ты как-то пресно ответил на мой вопрос.
– А как ты хотела, чтобы я на него ответил?
– Ну как-то более романтично. Ведь тебе там безумно
понравилось.
– Ну насчет того, что мне там безумно понравилось, я тебе не
говорил. Не город, а самое настоящее болото. Все время дожди и комары злющие…
– Совсем не романтично. Ну а на карнавале ты был?
– Был. Но, по крайней мере, этот карнавал не произвел на
меня впечатления, которого я ожидал.
– А что на тебя вообще производит впечатление?! – не скрывая
обиды, отчеканила я.
