– Иногда в часы бессонницы я гуляю по стенам, – произнесла она.
Голос ее был спокойным и тихим, а в словах не было и намека на сонную томность. Он бросил взгляд через плечо:
– И часто у тебя возникает желание докучать часовым?
– Часто.
Он повернулся к ней всем торсом и остановился, скрестив руки на груди.
– Настолько часто, что они попросили меня каждый раз приносить им чего-нибудь съестного из кухни, – сказала она тихо. – Таким образом я плачу им за то, что докучаю.
Он снова обратил взгляд к окну:
– Гроза так и не пришла.
Гриффин услышал мягкий шелест меховых одеял:
– Пойдешь со мной, милорд?
Ночь была ясной, холодной до зябкости, и полная луна светила ярко.
– Когда я здесь, чувствую себя как Господь на небесах, – пробормотала она, запахивая плащ на плечах.
Гриффин проводил рукой по стене, пока они шли, ощущая кожей ее холод и плотность.
Это был добротный замок, хороший дом. Он позволил своему взгляду скользить по открытым взору равнинам. С запада на восток дугой простирался мрак, и это означало, что там леса. Но деревья были далеко, гораздо ближе раскинулись поля и луга, в полумраке казавшиеся коричневыми и рыжими.
Еще дальше, ниже гребня, на котором расположилась лагерем его армия, он видел темные горбы деревенских домов.
– У меня тоже случались такие минуты, – сказал он наконец.
Тоска и томление в его голосе привлекли внимание Гвин. Она на него посмотрела, но ничего не сказала. Они молча брели по крепостному валу с запада на восток. Часовые, мимо которых они проходили, молча кивали, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был голос ветра, вздыхавшего среди камней, да шелест крыльев совы, сорвавшейся с ветки дерева в погоне за ночной добычей.
Не сговариваясь, они остановились возле одного из зубцов, позволяя ветру трепать их плащи и капюшоны. Луна уже садилась. Скрытая энергия ночи иссякала. Гвин смотрела на дальние холмы, которые всегда считала своими.
Ей казалось, то, что было перед ней, существовало всегда, испокон веков. Но теперь все изменилось.
Гриффин в свое время навещал этот крепостной вал, возможно, так же балансировал на его камнях, демонстрируя свою отвагу и юное недомыслие, как делала это она в семилетнем возрасте, пока мать не стаскивала ее вниз, держась потом рукой за сердце.
Гриффин наблюдал задолго до нее эти закаты и смеялся в лицо грозе, чувствуя себя неуязвимым за каменными зубчатыми стенами. Точно так же, как она.
Это место было и ее домом. И его тоже.
– Мне жаль, – сказала она печально.
Темноволосая голова, маячившая рядом с ней, поднялась. Он опирался подбородком на руки и смотрел на равнины, но обернулся на звук ее голоса.
– Чего тебе жаль? Этой ночи или полей?
Его мягкая манера шутить смутила ее.
– Мне жаль потерь, вызванных войной, и того, что тебе пришлось покинуть это прекрасное место.
Он покачал головой, в темноте ночи это движение было едва заметно.
– Ты снова удивила меня, и я думаю, мне и дальше будет приятно узнавать тебя.
Она посмотрела ему прямо в лицо – в его усталые, трагические и прекрасные глаза.
– Гриффин, я не хотела, чтобы они схватили тебя. Не я послала за тобой воинов. Это сделал Марк и его люди. Это было ужасным несчастьем. Я не сказала им ни твоего имени, ни где ты был.
– Ты не говорила им?
Она покачала головой, на этот раз глядя вниз через зубчатую стену.
– Я пыталась…
– Что пыталась?
– Задержать их, – сказала она так тихо, что он не расслышал бы, если бы не стоял так близко к ней, прямо у нее за спиной.
– Ты пыталась их задержать, – повторил он тихо и кончиками пальцев провел по чувствительной коже у нее на затылке.
Она с шумом втянула воздух.
– Почему?
Гвин покачала головой:
– Не знаю. Больше я ничего не знаю.
Его губы прижались к ее шее, и по коже Гвин пробежала жаркая дрожь, будто звезды на ней зажглись.
– Я знаю только одно, Рейвен.
– Что? – спросила она слабым голосом, потому что его пальцы заскользили по ее талии.
– Тебе понравится то, что я собираюсь с тобой сделать.
Глава 13
Она повернулась к нему лицом как раз в тот момент, когда порыв ветра, проникший сквозь амбразуру, возле которой они стояли, раздул ее зеленый капюшон и под ним заволновалось море эбеново-черных кудрей, а щеки порозовели.
Рука Гриффина скользнула в теплое гнездо из шелка и плоти и обхватила ее затылок. Этой умной сложной женщине, пульсировавшей страстью, предстояло быть его женой. И вдруг этот брак перестал казаться ему ужасным.
Его пальцы запутались в ее волосах, он заставил ее запрокинуть голову и очень нежно поцеловал. Она прогнулась назад и раскрылась для него.
Не стоило больше ждать. Он тотчас же поцеловал ее более страстно, не пытаясь дразнить или испытывать, но проявляя свою страсть. Его кровь воспламенялась, медленно разгораясь. Его язык совершил вторжение, и это вызвало у нее тихие стоны и вздохи, в свою очередь еще сильнее воспламенив его.
Руки Гриффина неустанно блуждали по ее телу, скользили по талии, потом обхватили округлые ягодицы, поднялись вверх по спине. И при каждом его движении Гвин ему покорялась.
Он заставил ее прислониться к стене и принялся нежно покусывать губы и шею, исторгая у нее стоны. Ее горячее дыхание стало прерывистым и неровным. Сдержанная сила вибрировала в его мускулистых бедрах, продолжая удерживать ее у стены. В ее пах ударил пульсирующий жар, и в теле усилилось томление и жажда большего. Между бедрами Гвин зародилось жадное желание, и они непроизвольно рванулись к нему.
– Не здесь, – пробормотал он хрипло и схватил ее за руку.
Гвин понятия не имела, как долго они возвращались в свои комнаты. Она не заметила, прошли ли они мимо часовых. Если бы в замке вспыхнул пожар, она бы и этого не почувствовала, потому что воспламенилось и горело ее собственное тело.
Но после того как они вошли в спальню, она стала видеть все с особой остротой. Мерцание углей в жаровне, вуаль древесного дыма, колебание пламени свечи в держателе. И то, как он смотрел на нее.
– Сегодня я не настроен на легкие развлечения, Гвиневра, – проговорил он хрипло.
– Пока нам ничто не давалось легко, Гриффин. Пусть так и будет.
Все еще стоя на расстоянии фута от нее, он провел кончиками пальцев по ее боку от бедра до плеча. И это касание было как вспышка огня, как опасное прикосновение львиных когтей. Он переместил свою руку вперед и провел точно таким же властным движением ладонью по ее животу, поднимаясь вверх до груди. Ее тело, прежде сжатое как пружина, распрямилось, спина выгнулась, голова склонилась набок. Губы приоткрылись, и дыхание стало горячим и медленным.
