– По логике – это сделали ее же товарищи, не до конца ей верившие. Но… есть и второй вариант.
– Браво! Вот второй вариант меня очень интересует. Мы еще встретимся по поводу второго варианта. Хотя на этот раз её действительно убили революционеры. Для убийства из вашего номера взяли ваш сюртук и пистолет. И в вашем костюме вашим револьвером некто ее и убил. Итак, оставлю вас на свободе. Но все, что происходит нынче в Аничковом дворце, должно быть мне известно… Естественно, позабочусь, чтобы во дворце сегодня же узнали – вы невиновны! Я доложу Цесаревичу, что у меня против вас ничего… И принесем вам официальные извинения. В завершение мне остается только узнать, почему Кириллов до сих пор не арестовал вас за ваши опасные связи?
– Не знаю…
– У меня нет времени на ложь, но по-прежнему есть время изменить наши отношения, – опять добродушно улыбнулся. – Впрочем, отвечу сам. Это и так не секрет в нашей азиатской стране. Вечное «воруют», – сказал с брезгливостью. И вновь промелькнул генеральский оскал: – Платили ему?
– Да.
– Это тоже вам придется написать… И никаких более выкрутасов, господин игрок, если не хотите, чтоб вас вздернули… До свидания. До частых, я бы сказал, свиданий. На прощание возьмите мой подарок…
И он положил на стол фотографию, на которой был изображен мой молодой камердинер Николай Черемисов.
– Это некто господин Попов. Ваши друзья – плохие парни – приставили его к вам следить под видом камердинера… Член «Народной воли» Николай Попов. За свои двадцать два года он успел пожить в Лондоне, Париже, Стокгольме и Женеве, был связным террористов с организацией «Интернационал» немца Карла Маркса. Регулярно ввозит динамит в Россию… Вот он и позаимствовал ваш револьвер и сюртук. И передал это убийце. И он же положил все ваше добро обратно… Итак, до встречи.
Когда я выходил из кабинета, Лорис уже простирал объятия к новому посетителю:
– Дорогой друг, позвольте пасть вам в ноги и просить прощения за то, что заставил вас столько ждать…
Итак, я покинул его кабинет все тем же агентом. Только служил теперь еще одному лицу. Вернее, трем лицам – Кириллову, Сонечке (и террористам) и теперь еще Лорис-Меликову… Самое смешное – они все были врагами друг друга.
В полночь поднял старого Фирса… Огромный седой матерый волк с лапищами молча оделся в темноте. Хорошо его выучили – ничего не спросил. Молча шел рядом. Подошли к комнате Попова. Велел стоять у двери…
Вошел, растолкал:
– Скажи, Попов, я предавал вас?
Спросонок он не мог понять. Я сунул ему в рот револьвер.
– Я тебя спрашиваю, Попов. Ты у меня работаешь год, точнее, следишь за мной целый год. Ну и что ты выследил? Я предавал вас?
Я никогда не видел такого ужаса на лице. Передо мной был маленький, до смерти перепуганный мальчик… Вдруг он как-то визгливо закричал и бросился на меня.
Я до удивления хладнокровно выстрелил ему в ногу. Впервые в жизни я стрелял в человека. Оказалось, не трудно. Он сидел на полу и истошно вопил от боли – визгливым детским криком. Потом потерял сознание…
Фирс молча принес воду, облил его, побил по щекам. Теперь он сидел на полу и стонал.
– Ты мне так и не ответил. Я вас предавал?
– Нет, нет… Мне очень больно, сударь.
– Ей было еще больнее. Кто ее убил? Кому ты отдал мой сюртук и пистолет?
– Если скажу, вы не убьете меня? Поклянитесь перед Богом!
– Клянусь.
– Кто ее убивал, не знаю. Знаю, что передал ваш сюртук и пистолет Фриденсону… Это еврей, в поддевке, под кавказца ходит… – (Значит, тот, который был в карете.) – Он и принес мне постановление ликвидировать ее… Но убивал не он, а кто – не знаю… Кто-то в вашем сюртуке.
– Знаешь! Не забывай про вторую ногу. – И я поднял пистолет.
– Баранников!
– Где он живет?
– Он сейчас без квартиры… Но ему обещали квартиру в доме господина Достоевского…
Я был потрясен.
– Баранникову обещали, или он уже снял квартиру?
– Не знаю… Клянусь – не знаю. Знаю, что эта квартира – напротив квартиры Достоевского…
Бесы за стеной автора «Бесов»! Это могла выдумать только жизнь!
– Хорошо. А где живет Фриденсон?
Он проговорил адрес торопливо, будто боясь раздумать:
– Казанская улица, четырнадцать, квартира восемнадцать. Спросить Агатескулова – у него такой паспорт… Не убивайте… только. Я ничего не видел в жизни… Я даже бабу не знаю…
Какой страх! Вот он – животный, точнее, человеческий страх – мокрое лицо все искажено…
Я велел Фирсу послать за надежным лекарем – вынуть пулю.
– Не извольте беспокоиться. Пулю мы сами вынем. Зачем на лекаря деньги переводить? Да и опасное это дело нынче – лекари. Ох, молодо-зелено… Только потерпеть шантрапе придется. Они боль причинять другим любят, а вот сами терпеть ее никак не могут… – И, схватив за вторую ногу, Фирс жестоко потащил его к двери.
Попов дико, нечеловечески заорал. Вздохнув, Фирс поднял его, как пушинку, и понес прочь из комнаты…
Фирс его все-таки убил. В воскресенье, отправляясь в церковь, объявил, что камердинер мой помер от заражения крови – «огонь его спалил». И сообщил, что сам закопал его и поставил за него в церкви свечку.
– Котят топишь – жалко, а энтого – нет, прости Господи… И все ж таки прими его с миром… Человек ведь он был, божеское подобие… – И глаза страшные.
Мне стало не по себе. Вот тогда я (в который раз!) подумал: каково будет, если в России начнется мужицкая революция?
Про Фриденсона-Агатескулова я решил пока забыть. На вопрос Фирса: «Когда на Казанскую пойдем?» я ответил строгим «господским» взглядом. И он замолчал.
Я вернулся в Аничков дворец несправедливо обиженным героем.
Цесаревич и Цесаревна уезжали в Данию, потом на курорт Гапсалу, на воды… У Великого князя постоянные проблемы с желудком – оттого, что необычайно много ест.
К ним перед поездкой (или позже, сейчас уж не помню) пришел мой родственник.
После «пушкинской» речи Федор Михайлович занял положение пророка, и Победоносцев устроил ему аудиенцию у Цесаревича.
Черевин рассказал мне потом, что Федор Михайлович в свое время отправил Наследнику «Бесов». И хотя Победоносцев объяснил воспитаннику всю важность романа в борьбе с крамолой, Наследник честно признался, что роман показался ему истерической галиматьей. И до конца он его так и не прочел. Однако принять нового пророка согласился. Узнав, что я родственник, отрядил меня встречать.
Я встретил Федора Михайловича внизу, в тесном помещении парадного входа.
– И здесь тоже вы? – с усмешкой приветствовал он меня.
