Наконец приехал Государь и провожавшие его Великие князья. Он быстро прошел в свой четвертый вагон, где его ждал Цесаревич и внуки. Ударил колокол.
Я простился с графом Шереметевым. Поезд свиты тронулся первым.
Я остался стоять на перроне. С интервалом в четверть часа вслед за свитским поездом отправился императорский. Я вздохнул с облегчением…
Впоследствии граф Шереметев весело рассказал мне в письме, как продолжились царские игры в Ливадии.
Император проводил весь день в Ливадийском дворце с Цесаревичем, внуками и приезжавшими министрами. Но каждую ночь он покидал дворец – садился на лошадь и в осенних теплых крымских сумерках один, без охраны, скакал к другой семье… Так что обстоятельства не позволяли Государю и княгине стать скучными супругами. Они оставались пылкими любовниками, преодолевавшими препятствия жизни…
Помню, я усмехнулся, читая в письме о том, что он «скакал один». Это у Его Величества осталось от прошлого. После трех покушений он так и не понял – нельзя уже скакать одному. Плохие наступили времена для романтических историй и одиноких всадников…
Впрочем, вскоре Наследник с Цесаревной отбыли, и княгиня Юрьевская тотчас перебралась во дворец. Шереметев уехал вместе с Цесаревичем, но свита Государя продолжала сообщать сплетни ему, а он – мне…
Свита и министр двора должны были деликатно не замечать ни шумно играющих весьма невоспитанных детей, ни молодую даму, выходившую утром из спальни Императора.
Через неделю после отъезда Императора ночью пришли они. В окно кабинета тяжело влез Михайлов.
Пришли, конечно, за деньгами.
– Мы нашли дешевый путь покупки динамита через Италию, нам нынче потребуется очень много динамита. – И назвал сумму.
Я понял: действительно, затевается что-то грандиозное.
– Видать, будет большой фейерверк?
– Это вы хорошо сказали. Именно фейерверк. И не один.
Я опять спросил его про Соню.
– Ее нет в Петербурге.
– А господин Желябов?
Михайлов внимательно посмотрел на меня.
– Я вам не отвечу – так лучше для вас. Ибо если кого-нибудь из них арестуют, вас убьют тотчас. Мы вам не очень верим, а наши люди… нервны.
– Только не торопитесь убивать – не от кого будет получать деньги.
– Именно поэтому и не говорю вам.
– Насчет вашей просьбы я подумаю…
Мы ненавидели друг друга, и оба не скрывали этого.
Итак, это произойдет вскоре. Взорвут в Крыму? Но тогда зачем столько динамита?.. Достаточно было бы двух-трех бомб… Нет, здесь придумано что-то поэффектней.
Догадался… во сне. Увидел рельсы и ясно понял – взорвут на железной дороге. Чтоб шумно! Чтоб вагоны переворачивались! Чтоб фейерверк был!
На следующий день отправился к Урусовой. У княгини узнал маршрут Государя.
Чтобы вернуться в Петербург, у него было два пути. Первый – морем через Одессу, оттуда – поездом в Москву и в Петербург. Второй – из Ливадии в каретах до Симферополя, из Симферополя поездом в Москву и далее в Петербург… Значит, во всех случаях поезд едет через Москву… И взрыв будет там. Но зачем так много динамита? Планируется что-то еще?
В воскресенье ко мне пожаловал пылкий Гольденберг. Он был одет с иголочки и очень возбужден. Я попросил его присесть.
– Динамит пришел. Мы должны платить! – истерически крикнул он. – Вы даете деньги или нет?
– Допустим, нет, – сказал я.
Он положил руку на грудь, на спрятанный за пазухой пистолет…
Я расхохотался.
– Шуток не понимаете…
И протянул ему чек.
Он как-то сразу потерялся и сказал по-детски:
– Спасибо.
Он уже уходил, когда я спросил:
– Если б не дал денег, вы…
Он растерянно прошептал:
– Да что вы, однако…
– Вы должны были? Ведь так? И не испугались бы так просто убить человека?
Глаза у него заблестели. Он важно выпрямился. Он был еврей из какого-то жалкого местечка, и оттого ему нужно было ощущать собственную силу.
– Да… вот так просто убил бы, – важно сказал Гольденберг.
Потом мы сидели в гостиной, распивали чаи и болтали.
И я опять спросил:
– Неужто вправду не шутите? Убили бы?
– Всенепременно, – и он расстегнул сюртук. Под ним я увидел впалую грудь и пистолет, ловко прикрепленный на веревочке.
– Здорово… а вот я не сумел бы.
– А я сумею… Когда убивал в Харькове, не решался долго. Старик-губернатор… Но убил. Вспомнил сосланных и замученных товарищей и убил, – он говорил яростно, заводя себя. – Главное, перешагнуть через сентимент и мерехлюндию… Я потом царя застрелить предлагал, да мне не дали. Погромов боялись. А по мне – чем больше погромов сегодня, тем больше революционеров будет завтра…
И тогда я спросил небрежно:
– Значит, в Москве – фейерверк?
Ему нравилось меня поражать. И поразил.
– Разве только в Москве, – важно произнес он. – Уже по дороге тиран получит динамитные подарочки…
– Но это же целый заговор! – продолжал восхищаться я.
Довольный впечатлением, он долго смеялся. Он был совершеннейшее дитя. Такие обычно становятся поэтами. Этот стал убийцей. Но ребенком остался, тщеславным ребенком…
– Оттого и динамита нужно много… У нас гениальные мозги работают. Они все рассчитали. И если не удастся убрать его на дороге, весь динамит соберем в Москве… И уж там, как вы точно сказали, большой фейерверк устроим.
И тут я не сплоховал:
– Неужто будете сами свозить динамит? Пишут, что это очень опасно…
– Да уж! Очень чувствителен, сколько динамитчиков… – он сделал знак рукой вверх. – Здесь смельчак нужен, хладнокровный смельчак.
– Вы! Вы повезете! – восторженно воскликнул я.
Он важно промолчал. Но жаждал продолжения восторгов… И рассказал, как он в Москве готовил галерею… Оказалось, они сняли дом. Объявили, что ремонтируется. И по ночам рыли… На четвереньках, по шею в мокрой грязи, с раннего утра до ночи. Выкопанную галерею укрепляли досками – на случай, если крепеж не выдержит и их засыплет землею… Он всегда брал с собой яд – чтоб долго тогда не мучиться.
– Мы все прекрасно знаем, что нас ждет в случае ареста, – шептал он. – На сей случай в доме стоит бутылка с нитроглицерином. И дежурит около нее один из нас с револьвером… Если придет полиция, он должен пустить ее в дом, выстрелить и с нею взлететь на воздуси… Но, невзирая на все опасности, какая веселость царит в нашем домике! Как все счастливы, когда за обедом сходимся вместе, болтаем и шутим… У Сонечки такой смех… серебристый. Да вы ее знаете…
