– Понятно.
– Ну разве что придется иметь дело с не в меру агрессивным половым ведром.
– Но на рынке его зовут Секун, – возразила Фрай.
– И мы его так же зовем, – подтвердил управляющий. – А, я понял. Это из-за прозвища? Это что, улика против него?
Теперь в ход пошел еще один платок. Но на этот раз уже для того, чтобы вытереть слезы с лица.
– Вы хотите, чтобы я рассказал вам, почему он получил такое прозвище?
Появившийся в дверях мужчина смутился при виде посетителей и собрался было уйти, кивнув с извиняющимся видом.
– Эй, Крис! – окликнул его управляющий. – Полиция хочет знать, почему мы зовем Кейта Тисдейла Секуном!
Другой мужчина тоже начал смеяться.
– И вы скажете им?
– Конечно. Правду, только правду и ничего, кроме правды! Бедный старина Кейт.
Теперь они хохотали вдвоем. От злости Фрай начала покрываться красными пятнами.
– В двух словах, у Кейта Тисдейла проблемы с мочевым пузырем.
– Простите, вы забыли? Мы из полиции, а не из больницы.
– Я-то помню, а это напрямую относится к его прозвищу. Он всегда ссыт где-то. За углом здания. На парковке грузовиков. За живой изгородью. Довольно-таки смешно: каждый раз, когда сворачиваешь за угол, видишь там Кейта. Однажды к нам приехала министерская проверка, и инспекторы застали его за этим делом. Тогда ему по полной программе досталось. Начальство даже хотело, чтобы я уволил его. Но он совершенно безобиден. Правда, с тех пор его прозвали Секуном. Неплохая вышла шутка, скажу я вам.
– Да уж, я просто помираю со смеху, сэр.
Управляющий серьезно посмотрел на Фрай.
– Просто вы посторонний человек у нас. А когда работаешь в таком месте, как скотобойня, развивается особое чувство юмора.
– Я приму к сведению.
Когда наконец Фрай и Купер разыскали Кейта Тисдейла, тот выгребал из дренажной канавы позади скотобойни опавшие листья, уже спрессовавшиеся в сплошную массу. От этой стороны здания исходил несколько странный запах, напоминавший скорее о мясном отделе магазина, чем о госпитале. Но швабра в руках Тисдейла с виду не несла никакой угрозы.
– Я уже сказал вам, что собирался к Уоррену Личу, – сказал он.
– Как давно вы его знаете? – спросил Купер.
– Да уж много лет. Сколько лет его старшему пареньку, Уиллу? Одиннадцать? Я помню его еще в пеленках. Как-то раз он хотел помочь мне с крысами – ему очень нравились терьеры. Но папаша запретил ему даже приближаться ко мне. Да, Уоррен всегда был порядочной скотиной.
– Вы могли бы сказать, что хорошо его знаете?
– Уоррена никто не знает хорошо. Не дело – подходить к нему слишком близко. Ужасный характер.
Тисдейл обеими руками оперся о черенок швабры. Его пальцы – потемневшие, морщинистые и слегка блестящие – выразительно гармонировали с его вельветовыми штанами.
– Но вы все равно продолжаете с ним работать. В воскресенье вы были на ферме «Рингхэмский хребет», – заметил Купер.
– Был. Но Уоррен, как я уже говорил, выпроводил меня. Сказал, что у него нет денег на грызунов. Можете вообразить такое? Это нехорошо для фермы, это вообще нехорошо. Нельзя, чтобы на молочной ферме водились крысы. Там всегда должно быть чисто.
– А когда вы в последний раз были там перед этим?
Тисдейл округлил глаза и подергал себя за кончики усов.
– Точно не помню. Месяц или два назад. А что, это важно? Я свидетель?
– Вы заметили на ферме что-нибудь необычное? – спросила Фрай.
– Необычное? Уоррена Лича и самого обычным не назовешь.
– А миссис Лич? Вы ее знаете?
– Ее никогда не видно. Ну, может, проскочит пару раз где-нибудь. Но она всегда молчит, даже «здрасте» не скажет. Она необщительная. Но в конце концов, она замужем за Уорреном, так что, смею думать, тут не ее вина.
Похоже, разговор Тисдейлу внезапно наскучил, и он принялся кидать листья на тележку, куда они падали с сочным шлепком.
– Вам рассказали, как меня здесь называют? – спросил он, не сводя глаз с листьев, разлетавшихся по тележке.
– Рассказали, – ответил Купер.
– Они это любят, – кивнул Тисдейл. – Думают, очень смешно, и на рынке тоже. Обычно подучают людей попросить, чтобы я продемонстрировал им. Вам тоже так говорили?
– Да, – сказал Купер. – Но не стоит трудиться.
По пути в «Рингхэмский хребет» им пришлось замедлить ход, поскольку перед ними трактор тянул прицеп, доверху уложенный кипами соломы. Золотистые соломинки сдувало с прицепа, и они падали на лобовое стекло машины.
– Знаешь, когда приедем на ферму, давай попробуем поговорить со всеми членами семейства Лич, – сказал Купер.
– Зачем?
– По-моему, там что-то не так.
– У нас нет об этом никаких данных.
Купер взглянул на ее лицо и опять поймал себя на мысли, что Диана постройнела, но выглядела она скорее сухопарой и изможденной, чем упругой и худенькой, какой была несколько месяцев назад, когда перевелась из Уэст-Мидлендс. И волосы у нее стали короче, словно время от времени, когда нападала скука, она их чуть-чуть подстригала.
И еще одно подметил Купер в Диане Фрай: она ни разу не упомянула о его отце – ни сейчас, ни с самого начала их знакомства. Сержант Джо Купер ничего для нее не значил.
Он задавал себе вопрос, чем Фрай занимается в те дни, когда она не на дежурстве. Что делает по вечерам, после работы? Но тут Купер обнаружил, что его воображение полностью бессильно.
Он уже договорился с Тоддом Уининком пойти выпить пива сегодня вечером. Уининк называл такие выходы «заседанием», что означало – пива будет выпито много. На самом деле Куперу не очень хотелось: он пропустит репетицию мужского хора полицейских, а как раз приближается самое горячее время года – выступления в районных общественных концертных залах и домах престарелых. Кроме того, он уже не раз видел, какое удручающее воздействие может оказать алкоголь на его коллег.
Но они с Уининком работали в паре, и Купер понимал, что подобные «заседания» необходимы как один из способов поддержать дружеские отношения. Наверняка Уининку с тех пор, как он развелся, и поговорить-то не с кем. Случайные связи с женщинами такого рода общения не предполагали. Купер чувствовал, что слово «заседание» было кодовым для Уининка – оно означало, что тому одиноко и необходимо с кем-нибудь поговорить. Поэтому Купер соглашался.
Во дворе фермы «Рингхэмский хребет» Уоррен Лич с плохо сдерживаемым раздражением выговаривал своим сыновьям.
– Тащите сюда эту скотину! – приказал он.
Мальчики стояли с открытыми ртами; Дагги готов был заплакать. Они оба знали о смерти животных. Оба видели огромную яму за амбаром, недавно вырытую эскаватором, и слышали выстрелы, отправлявшие овец, одну за другой, на тот свет. Позже они прокрались из дома туда, где раньше была яма, и, встав у края свежей земли, которой совсем недавно засыпали яму, застыли, завороженные ужасом. Они пытались представить безжизненные тела овец у себя под ногами, как те лежат на спинах, с незрячими глазами, тонкими ногами – закоченевшие и такие беззащитные, а влажная земля толстым слоем забивает их шерстку и рты.
