После первой же песни посыпались подарки. Деньги мы обычно
делили на весь коллектив, цветы я оставляла себе. В этот раз выпал еще и
коньяк. С трудом дождавшись получасового антракта, я выскочила за кулисы и,
размахивая бутылками, громко закричала:
– Несите рюмки, я угощаю! Подтягивайтесь все, кто любит
выпить на халяву в рабочее время!
– Широкая ты натура, Веруня, – подмигнул мне вездесущий
Максим. – Напиток дорогой, благородный, могла бы и зажать!
– А, ладно, – беспечно ответила я, разливая коньяк по
рюмкам. – Одной пить неохота, да и сопьюсь быстрей!
– Верка, ты какого черта мне народ спаиваешь? – раздался за
спиной грозный голос Карася. – Я же сказал, что буду штрафовать любого, кто в
рабочее время пьет. Ты, между прочим, не исключение!
Собравшиеся вокруг меня официанты моментально испарились.
– Извини, – пожала плечами я и, прихватив неоткупоренную еще
бутылку, пошла в гримерку.
Карась с виноватым видом поплелся за мной.
– Верунь, ты не обижайся! – заканючил он. – Мне же надо
перед коллективом марку держать, чтобы никто не подумал, что я на твои сиськи
повелся. Ты тоже хороша… Наводишь смуту в рабочее время… Тут и так народ не
просыхает, зачем им лишнее-то?
Сунув подаренную бутылку в комод, я посмотрела на «бабочку».
Перехватив мой взгляд, Карась с гордостью поправил ее.
– Верка, тебе нравится? – спросил он.
– Ты где такой размерчик нашел?
– Какой?
– Чтоб на шею твою бычью налезла. Карась, сделав обиженное
лицо, обнял меня за талию:
– Верунь, как твое ухо?
– Заживает потихоньку. А если бы ты мне сосуды порвал? Так,
между прочим, и умереть можно!
– Верунь, я больше тебя пальцем не трону. – В голосе Карася
зазвучали непривычно теплые нотки. Ты только насчет денег больше не выступай.
Ты и так нормально получаешь. Я же не спрашиваю, сколько тебе чаевых
перепадает. Я на эти деньги и претендовать не буду…
– Павел с тобой? – перебила я его.
– Со мной. Я его в зал не пустил. У него пистолета нет, ты
не бойся! Я же сказал, что теперь ему пушку запрещено носить. Тем более он
сегодня трезвый. В ресторане теперь никаких перестрелок не будет. Это я тебе
обещаю.
– И на этом спасибо, – вздохнула я.
– Верунь, ты когда пела, на меня внимания не обращала.
Почему, а? Ты так сильно обиделась, что ли?
– Я же на работе. Некогда мне на тебя внимание обращать.
Публика важнее.
– Верка, не забывай, что я твой работодатель!
– А ты не забывай, что многие приезжают сюда для того, чтобы
послушать, как я пою. А когда новая программа, так вообще аншлаг. Если бы не я,
вы бы с хозяином давно в трубу вылетели!
Не слушая меня, Карась подошел к двери, повернул ключ в
замке, затем, ни слова не говоря, отстегнул «бабочку» и снял рубашку.
– Карась, ты что, с ума сошел! – всполошилась я. – Через
пятнадцать минут мне на сцену!
– Если ты будешь послушной девочкой, нам вполне хватит и
пяти. Ложись давай, – прошептал Карась, стаскивая с себя брюки.
– Я не могу! Ты спишь с проститутками, трахаешь все, что
шевелится. Вдруг я спидом заражусь!
– Не бери в голову, я соблюдаю меры предосторожности. Иди ко
мне, моя рыбка!
– Я не хочу! – закричала я, отбегая к стене. – Не хочу!!!
– Почему? – опешил Карась.
– Потому что! Не хочу, и все. И никогда больше не захочу!
– Верунь, что с тобой творится? Может, ты заболела, а? Ты же
совсем недавно говорила, что любишь меня…
– Во-первых, я так не говорила, а во-вторых, я просто
устала… Я устала тебе врать… Два года постоянно врать…
– Ладно, не хочешь по-хорошему, будем по-другому. –
Изменившись в лице, Карась задрал мне платье и, прижав к стене, получил то, что
хотел…
– Верка, тебе пора, – по-деловому сказал он, когда все
закончилось. – Не бери в голову. У тебя нервный срыв. Это пройдет, это бывает.
Может, тоска по родине заела, может, еще чего. Ты баба славная: добрая,
отходчивая, красивая к тому же. Я знаю, ты меня любишь, и потому тебе все
прощаю. Понюхай кокаинчик, и все пройдет. Это лучшее лекарство от всех депрессий.
– Я боюсь стать наркоманкой.
– От кокаина, что ли? Ты же не в вену колешься! Кокаин – это
забава для подростков. К нему не привыкнешь.
– Сам-то ты давно на нем сидишь… – вздохнула я.
– Верунь, пора! – Взглянув на часы, Карась засуетился. –
Лабухи твои уже заждались. Да и я побежал, буду в зале тебя слушать.
Переодев измазанное в сперме платье, я подошла к зеркалу и,
глядя на свое отражение, подумала о том, что когда-нибудь в корне изменю свою
жизнь. Вернусь домой, брошу петь, перекрашу волосы и… обязательно встречу
настоящую любовь. А Карася забуду как дурной сон. Как будто и не было его
никогда. Ни-ког-да!
– Верка, опять ты задерживаешься, – влетел в гримерку
Максим. – Ребята за тобой послали. Им не в кайф одним играть.
– Иду, иду, – грустно отозвалась я и, едва передвигая ноги,
поплелась по коридору.
Зал был полон. На пустующем пятачке перед сценой поставили
дополнительные столики. За одним из них сидел… Михаил. Выглядел он по-прежнему
великолепно. Дорогой пиджак без единой морщинки облегал по-борцовски широкие
плечи. Со вкусом подобранный галстук, как и положено, стягивал воротничок
безукоризненно белой рубашки. «С таким не стыдно показаться в любом обществе,
не то, что с Карасем…» – вздохнула я и, пошептавшись с музыкантами, начала
петь.
Песня была длинная, сочиняла я ее месяца два назад и
посвятила маме. Обычно в ресторане такие не поют, но эта как нельзя больше
подходила к моему настроению. Может, поэтому публика приняла ее на ура.
– А ты на самом деле классно поешь! – Подошедший к сцене
Михаил протянул мне корзину роз. – Ты забыла ее в машине. Пришлось привезти.
На, держи.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила я.
– Ухо-то как, болит?
