Кристина подвела меня к свободному столику и, протянув меню,
ушла. Вот уж удружила тетеха! Да это меню я давно уже выучила наизусть. Ночью
разбуди – без запинки перескажу: осетрина заливная, поросенок с хреном, блины…
Мишка, кстати, очень любил блины…
Минут через пять на сцену вышли оркестранты. Играли они без
души – лабали, как говорят на ресторанном сленге, но мне это было по фигу.
После нескольких дежурных мелодий конферансье объявил сольный номер. «Это же
моя песня!» – удивилась я, услышав знакомое название. Красноватый луч
прожектора высветил полуголую девицу с жиденькими, высоко взбитыми волосами,
обильно политыми сверкающим лаком. Вихляя некрасивыми бедрами, девица запела,
отчаянно перевирая слова. Публика слушала ее невнимательно: ела, пила, болтала
о своем… После девицы микрофон перешел к пожилому барду с нелепой банданой на
голове. Когда он допевал вторую песню, в зал вошел Макар. Не боясь быть
узнанной, я во все глаза уставилась на него. Макар почти не изменился. Хотя
нет… Пожалуй, он постарел… Да, постарел и пополнел, лоб прорезала глубокая
складка…
В противоположном от меня углу работал бар. Подволакивая
ногу, я подошла к высокой стойке и, кряхтя, влезла на стул. Бармен с
недоумением покосился в мою сторону. Работал он здесь уже пятый год и славился
тем, что был мастером на все руки. Когда-то мы с ним прекрасно ладили и
понимали друг друга с полуслова. На него можно было положиться. До приезда в
Прагу он был пиротехником, и, говорят, неплохим. Звали его Толиком.
– Только не говори, что ты меня не узнал, – сказала я.
– Я вас действительно не узнал, – покраснел Толик.
Я на секунду сняла очки и тут же нацепила их обратно.
– Верка, ты, что ли?
– Неужели я так сильно изменилась?
– Просто этот парик… Зачем ты устроила этот маскарад?
– Я не хочу, чтобы меня узнали. У меня к тебе важное дело,
только прошу тебя, никому не говори, что я приехала в Прагу!
– Но почему?! Ты даже не представляешь, как тебе все
обрадуются! Ты только посмотри, кто здесь поет! Какие-то престарелые барды и
семнадцатилетние безголосые девки! Тем более, про тебя тут много слухов ходило!
Говорили, что Любка застрелилась, а ты погибла в какой-то аварии.
– Любка и в самом деле застрелилась, а я, как видишь, жива.
Если Макар узнает, что я здесь, мне конец. Когда ты заканчиваешь работу?
– Ресторан работает в прежнем режиме, а бар закрывается
около часа.
– Давай договоримся так. Закончив работу, выходи на улицу и
жди меня. Я буду стоять у твоей машины.
– До встречи, Верка! – сказал Толик, и я пошла на место.
– Вам принести что-нибудь? – подошла Кристина.
– Да, пожалуйста, кофе и два эклера. – Кондитер в ресторане
был превосходный. – И пожалуй, коньяк, совсем немного, только, прошу вас, не
подливайте в него чай, я эти вещи сразу распознаю! – Кристина, фыркнув,
удалилась на кухню.
Толик, ловко смешивая коктейли, без конца поглядывал на
меня. Дурачок! Совсем не умеет соблюдать конспирацию. Хорошо, что в зале темно.
Девица на сцене продолжала петь. Публика, обычно щедрая на
чаевые, даже не думала вознаграждать эту жалкую курицу, бессовестно своровавшую
мой репертуар.
В половине первого ночи Толик ушел. Сейчас он переоденется и
выйдет на улицу. Значит, пора и мне. Макар курил, мирно беседуя с кем-то из
братков. На меня за весь вечер он ни разу не посмотрел.
Подозвав Кристину, я оплатила счет, положив десять долларов
сверху. Кристина, надев дежурную улыбку, рассыпалась в благодарностях. Не
слушая ее щебетания, я направилась к выходу.
Поравнявшись со столиком, где сидела братва, я невольно
ускорила шаг. Один из братков, квадратный бугай с массивной золотой цепочкой на
толстой шее, увидев меня, противно заржал:
– Карга сгорбленная. Очки нацепила от солнца! Слепая, что
ли?
Пропустив его реплику мимо ушей, я вышла из ресторана и
подошла к машине Толика. Он уже меня ждал. Сев в салон, я сняла очки и
улыбнулась.
– Верка, ну ты и замаскировалась, – засмеялся Толик,
выруливая за пределы стоянки. – Даже не думал, что когда-нибудь придется
свидеться! Мы все считали тебя покойницей. Кто-то пустил слушок, что ты погибла
в аварии. А ты, оказывается, живая, да еще вернулась обратно! Предлагаю это
дело отметить. Ты где остановилась?
– Сняла комнату.
– Поехали ко мне!
– Поехали, – с легкостью согласилась я.
Толик жил на окраине Праги в неказистом частном доме. Кроме
кровати, стола, двух стульев и допотопного гардероба, в его комнате ничего не
было.
Сбросив парик, я спросила:
– Ну как? Теперь ты не сомневаешься в том, что это я.
– Не сомневаюсь. Напой что-нибудь.
– Я больше не пою, – ответила я, присаживаясь на краешек
стула.
Толик достал из-под кровати бутылку шампанского, открыл ее и
торжественно произнес:
– С возвращением! Ты, Верка, совсем не изменилась. Просто
лицо кажется уставшим, но оно у тебя всегда было такое.
Сделав глоток, я посмотрела на Толика:
– Ну как вы тут без меня?
– Держимся потихоньку, – засмеялся он. – Работаем, деньги
копим, братков ублажаем. Когда ты сбежала, в ресторане такой переполох был!
Макар всех на пол положил и грозился расстрелять каждого, кто знает о том, где
ты находишься, но молчит. Напился, все бутылки в баре перестрелял… Он таким
никогда не был! В отличие от Карася, он за пистолет по пьяни не хватался. А в
тот день словно одурел, чуть в меня пулю не всадил! Благо я успел на пол лечь.
Затем мы месяца два без певицы работали. Оркестр играл – вот и вся музыка.
После какой-то бард начал выступать. Потом вместо тебя взяли эту писклявую
малолетку, которую все братки по очереди поимели…
– Она, гадина, мои песни поет. Я ведь их сама сочиняла…
– Это ей Макар велел петь. Потом Любка уехала. Сказала, что
уволилась, и отчалила домой. Повариха позвонила ей месяца через два, а там
сказали, что она трагически погибла. Застрелилась. Ты не знаешь, что произошло?
Вроде она всегда такая живая, резвая была, даже не подумаешь, что на такое
способна…
– Ничего я, Толик, не знаю, – допив шампанское, соврала я.
– А ты все-таки сбежала от Макара с тем бизнесменом… Вышла
за него замуж?
– Вышла.
