Ивана Никифоровича ничего подобного. Наоборот, если он зол, то делается
приторно-вежливым, начинает обращаться к сотруднику на «вы», и тогда жди беды. Вот
Петр Степанович постоянно матерится, правда, при женщинах пытается сдерживаться, заменяет нецензурные выражения покашливанием. Это звучит примерно так: «Здравствуй, Сергеева. Что за, кхм, кхм, ерунда? Почему, кхм, кхм, до сих пор нет отчета? Это прямо, кхм, кхм какая-то!» Ну и так далее.
– Живо докладывай про Глеба, – потребовал босс.
Я подняла руки вверх.
– Про Борцова я ничего не знаю, продолжаю говорить о Федоре Жданове.
– Держи руль! – распорядился начальник. – Что еще хорошего ты о парне накопала?
– Его жена Екатерина – корреспондент газеты «Желтуха», – сообщила я.
– Ну и хрень… – снова вырвалось у Ивана Никифоровича. – Хуже просто некуда!
– Согласна, – кивнула я, – с такого рода прессой дел лучше не иметь. А о работе нашего
управления борзописцам вообще знать не следует.
Босс ничего не ответил, и минут десять мы ехали в молчании. Когда свернули на узкую
тихую улочку, где стоял дом Лоры, Иван Никифорович хлопнул ладонью по колену.
– Слушай внимательно, Сергеева! Запрещаю тебе с кем-либо обсуждать вопрос о подмене
подчиненного. Кто еще знает о Федоре?
– Роберт Троянов. Собственно говоря, он его и вычислил, – смиренно ответила я.
– Хорошо, – кивнул босс, – я разберусь. Найду шутничка, затеявшего эту игру, смешаю
ему картишки. У тебя в бригаде Денис Жданов. Ты ни о чем не подозреваешь. Уразумела?
– Так точно! – по-военному отчеканила я.
Иван Никифорович усмехнулся.
– Тормози, Татьяна, нам вон в то здание. Видишь, желтое, с большими окнами…
Глава 4
Двухкомнатная просторная квартира Лоры с большой кухней и ванной выглядела
старомодно. На секунду мне показалось, что я попала внутрь шкатулки, предназначенной
для хранения драгоценностей. Темно-вишневые бархатные шторы, того же цвета ковры в
гостиной и спальне, обои оттенка вина «Бордо»… Даже скатерть на столе оказалась в той же
гамме.
А на кухне было такое количество утвари, что у меня разыгрался комплекс
неполноценности. Похоже, я отвратительная хозяйка: из приспособлений для готовки в моем
доме есть лишь толкушка, да и та не используется. А здесь столько всего! Причем большую
часть штучек я ранее не видела, даже не понимаю: для чего они нужны? Вот, например, эта
железная палочка с крючками или крохотная удочка из красного пластика. Что с ними делать
надо?
Еще оказалось, что Лора обожает безделушки. Их у нее тьма-тьмущая, и нигде нет
застарелой пыли, даже на книгах, коих немало на открытых полках. Интересно, что читает
Селезнева? «Страсть на пляже», «Любовник леди Мюрей», «Принц и нищая», «Путешествие
в рай», «Конфета для двоих»… Сплошные любовные романы зарубежных писателей! У
такой женщины должны храниться толстые собрания фотографий. Где они? Да вот же, на
верхней полке лежит стопка переплетенных в искусственную кожу альбомов. Я начала
перелистывать страницы.
Замечу мимоходом: снимки очень информативны. Сколько раз я, общаясь с каким-нибудь
человеком и составив о нем определенное мнение, заглядывала в Инстаграм [3 - Специальная
программа для сенсорных телефонов. В ней люди демонстрируют всем желающим свои
фотографии. (Прим. авт.)] знакомого и поражалась. Мне парень показался серьезным, даже
суровым, а он, оказывается, обожает дурачиться.
Но в альбомчиках Лоры не было неожиданностей, в них содержались снимки, сделанные в
основном в школе – Селезнева в окружении детей и коллег. Но что меня удивляет?
Ответ на вопрос я не успела найти, потому что Иван Никифорович воскликнул:
– Вон та фигурка! На журнальном столике между креслами.
Я перевела взгляд и заметила статуэтку высотой примерно двадцать пять сантиметров. Она
отдаленно напоминала известную всем Венеру Милосскую [4 - «Венера Милосская» –
древнегреческая скульптура, созданная примерно между 130 и 100 годом до нашей эры. Эта
статуя из белого мрамора изображает богиню любви Венеру. Была найдена в 1820 году на
острове Милос. Сейчас считается, что ее автор Александрос (или Агесандр Антиохийский), ранее предполагали, что Венеру создал Пракситель. В настоящее время хранится в музее
Лувр, в Париже.], которой современный мастер приделал руки. В правой длани красавица
держала журнал, в левой – большую сумку. Она была облачена в короткое платье, шею
обвивали жемчужные бусы, ноги обуты в лодочки на высоком каблуке. Вот голова оказалась
точь-в-точь скопирована с произведения древнегреческого скульптора, только его
московский коллега из двадцать первого века украсил уши Венеры цыганскими серьгами.
– На мой неискушенный взгляд – жуть, – оценил статуэтку Иван Никифорович. – А ты что
скажешь?
– У людей искусства свой взгляд, – деликатно ответила я.
– Ты бы такую купила? – спросил босс.
– Нет, – призналась я. – Вообще не увлекаюсь собирательством. А вот Лора, похоже, коллекционирует статуэтки всех мастей.
– Точно, скупает всякий хлам. В особенности ей нравятся собачки, – сказал Иван
Никифорович. – Живую заводить не желает. Как-то рассказала мне, что в детстве стала
свидетельницей неприятной сцены. В соседней квартире умерла молодая женщина, а у нее
был пудель, которого покойная обожала. Через день после кончины хозяйки его выгнали на
улицу ее родственники. Собачка плакала, как человек, просилась домой, но ее не пускали. В
конце концов мать Лоры забрала бедолагу к себе. Пудель прожил в семье Селезневых много
лет, оказался очень умным, благодарным. Вроде счастливое завершение истории, но Лора
