И все они это увидели. И Скалли увидела. И это было страшно.
Женская голова, отрубленная голова, вмерзшая в лед. Открытые глаза смотрели прямо на них.
И мертвая женщина смотрела на них, точно как они смотрели на нее.
Сквозь грязное стекло…
— Это она? — спросила Скалли у Драмми. — Агент Бэннэн?
Драмми нахмурился:
— Может быть. Не уверен. Не понять.
Толща льда сильно искажала облик жертвы.
И все же Малдер что-то нашел. Экстрасенс привел их к чему-то. Но это не было торжеством. Насколько Скалли знала Малдера, для него не было. Это видно было в его позе, в его лице, в опустошенности, угадывавшейся в нем.
Он мрачно сказал Уитни:
— Вам понадобятся люди.
Выражение ее лица было под стать его голосу — такое же опустошенное. Да, это могла быть не Моника Бэннэн. А могла быть и она. Как понимала Скалли, последнее вероятнее всего.
Но как бы ни была подавлена Уитни, она сразу начала действовать, крича:
— Нужна техника! Пилы для бетона и канавокопатель. И как можно скорее — криминалистов!
Агенты забегали, бросились к дороге, к ожидающим машинам. Посреди этой суеты Малдер стоял неподвижно. Скалли хотелось его утешить, но после недавнего обмена репликами она не очень понимала, как к этому подступиться.
Когда он направился к дороге, к машине Скалли, она за ним не пошла — понимала, что он хочет побыть один.
И тут она осознала с резким неприятным ощущением, что отец Джо стоит прямо рядом с ней.
И смотрит на нее, не мигая.
Она ничего не сказала, но лицо перекосила болезненная гримаса — Скалли действительно стало жутко. Пробежала по коже дрожь, никак не связанная с холодом, а потом этот растлитель мальчишек заговорил с нею, и его слова донеслись будто издалека.
— Не опускайте рук, — сказал он ей.
Он продолжал на нее смотреть, и почему-то она знала, что это не игра. Никакой аффектации в заботливом взгляде этих немигающих, лишенных себялюбия глаз.
Она ничего не сказала.
Не скрывая неловкости, она отвернулась и пошла прочь, переходя на рысцу, чтобы догнать Малдера.
И дважды обернулась на священника.
Он стоял, выделяясь иглой на фоне неба, недвижный, как жена Лота.
И смотрел.
На нее.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СЕЛЬСКАЯ МЕСТНОСТЬ В ВИРДЖИНИИ
11 ЯНВАРЯ
Затерянная в ничейных просторах, после полуночи, но еще до рассвета, тянулась посреди засыпанной снегом равнины сельская дорога, от которой снегопад оставил одинокую полосу, где и одному-то едва проехать. Но мало кто решился бы проехать по ней в такую мерзкую погоду, долго пришлось бы ждать. И уже было почти два часа ночи, когда прогремел по дороге старый снегоочиститель с громадными колесами и навесным ножом, рыча подобно зверю, чья шкура слишком толста, чтобы заботиться о таких мелочах, как атмосферные условия.
Эта машина, которая недавно сбила с дороги маленький автомобильчик, взобралась на подъем, водитель остановился прямо посреди дороги — обочины не было — и вылез из кабины. Тепло одетый, в длинном холщовом пальто, джинсах и тяжелых сапогах, с длинными, темными, прямыми волосами, резкими чертами лица, которые вызвали у двух женщин, связанных лишь тем, что он был им угрозой, одну и ту же визуальную ассоциацию: «Распутин».
Конечно, его фамилия не была Распутин, хотя русским он действительно был, и эта холодная погода совсем его не смущала. Он обошел свою машину и вытащил из нее громоздкий пластиковый мусорный мешок. Раньше он завернул молодую женщину в черный брезент — этот груз был другой, хотя даже с первого взгляда заметно было, что из мешка выпирают какие-то не слишком приятные бугры — будто этот человек полдня собирал останки с поля боя.
Он тянул громоздкий мешок, и руки его, несмотря на холод, были без перчаток, на одной — свежий порез. Без усилий он втащил свой груз в гору, шагал по снежному заносу, не сбавляя шага. Но выйдя на перевал, он тут же сдал назад.
Там, внизу — почти все в черных куртках с ярко-желтыми буквами «ФБР», — работала поисковая группа. Все ее участники оказались к русскому спиной, в том числе бывшие агенты Фокс Малдер и Дана Скалли, хотя, конечно, русский этого знать не мог, а если бы даже и знал, все равно не понял бы, что это значит.
Но его реакция на присутствие этих официальных лиц была почти детской: он выругался по-русски, со злостью пнул ногой снег и от души харкнул в сугроб, выражая свое неудовольствие.
Обрати фэбээровцы внимание на этого русского, дело удалось бы быстро закрыть — но они его не увидели. Не увидели этого здоровенного грозного мужика с резкими чертами лица, с мертвыми глазами, выражавшими злобную внутреннюю суть.
Выругавшись еще раз, русский повернулся и направился к своему снегоочистителю, таща за собой тяжелый мешок, как одинокий и зловещий Санта-Клаус. Никто не увидел его ухода, ни одной машины не было на этой заснеженной дороге. Он был один в белом безмолвии, озаренном луной.
И когда он, взревев мотором, умчался во тьму, никто не услышал, кроме, может быть, агентов ФБР за холмом, принявших это за знак, что жизнь продолжается даже после вьюги.
Вот только выражение «жизнь продолжается» не слишком подходило к случаю…
Вскоре снегоочиститель подъехал к цепочной изгороди, окружающей странный поселок из четырех сильно поистрепанных трейлеров, стоящих бок о бок, с какими-то фанерными надстройками, будто выжившие после апокалипсиса собрались вместе. Внутри лаяли собаки, возбужденные приездом грузовика. Русский выпрыгнул из кабины. Мотор, ревущий голосом горного льва, доводил собак до безумия, и водитель быстро отпер и открыл металлические ворота.
Где-то внутри одного из этих домов Черил Каннингэм все еще пыталась определить границы своего тесного и страшного нового мира. Очнувшись — а когда она потеряла сознание, она не помнила, — первое, что она поняла, — это что ее переодели во что-то белое, вроде бы больничный халат. Только носки ее на ней остались.
Она лежала в деревянном ящике или в каком-то контейнере, не тесном, но и недостаточно большом, чтобы в нем встать. Запах от дерева был свежий: стены из сборной фанеры с просверленными круглыми дырами для света и воздуха — такие она сама в детстве пробивала отверткой в алюминиевой фольге, которой затягивала банку с пойманными светляками.
Волосы сбились на сторону, в ушах грохотал лай псов, перекрикивающих друг друга. Она села боком и прильнула к одной из этих дыр, пытаясь понять, где находится. Дыхание у нее стало тяжелым от неловкого положения, глаза широко раскрылись от страха. Не увидев ничего, что сказало бы ей хоть что-нибудь, она выглянула в другую дыру и разглядела другие клетки, не деревянные, как у нее, а ржавые металлические коробки с решетками вместо стен — тюремные камеры, и в них-то и был источник лая: разъяренные собаки, цапающие челюстями воздух, с дикими глазами, со струйками слюны из пастей.
