Я уже рассказал, как в семь лет, в тайне от тебя, по генеалогическим соображениям придумал себе другого отца. Год спустя наступил мамин черед. Правда, от нее я не отрекся, а подменил. Кто-то объяснит мои поступки психологическими проблемами, но в действительности, все дело было в ее прическе.
У графини Поль, как я называл ее за глаза в разговорах с друзьями, были очень длинные и дивно красивые волосы, делавшие ее похожей на Джоан Кроуфорд. В один прекрасный день она вдруг взяла и, ни с кем не посоветовавшись, подстригла их: то ли в стремлении к независимости, то ли ради смены образа, а может, просто назло всем. Утром я расстался с Джоан Кроуфорд, а вернувшись из школы, застал дома Арлетт Лагийе.
[6]
Это был чудовищный удар. С «ежиком» на голове мама лишилась всей своей таинственности и элегантности, перестала быть роковой женщиной: властная аристократка превратилась в самую обычную женщину. Она больше не была достойна ни меня, ни тебя, она вообще утратила достоинство.
На следующее утро в школе я с ней поквитался.
— Видели мою мать?
Друзья кивнули. Мама привезла меня на машине, и я наврал ей, что спустило заднее колесо, чтобы она вышла и выставила на всеобщее обозрение свою уродскую башку. Возник затор, водители возмущенно гудели, и она обозвала меня идиотом, ведь колесо и не думало спускать.
— Ничего не заметили?
— Вообще-то… да. Прическа другая.
— Не только. Вы посмотрите на нее повнимательней, послушайте, как она говорит… Похожа на себя?
— Вроде… нет.
— Правильно! Потому что она — это не она.
— Как так?
— Они ее похитили. И подсунули мне двойника, а я делаю вид, что ничего не замечаю.
Друзья застыли в полном недоумении. Я думал, меня засыплют вопросами, но первая реакция оказалась совсем иной. Будущий психоаналитик-колумнист женского «глянца» Оливье Плон спросил со знанием дела:
— Мизинец что, не гнется?
В то время был очень популярен телесериал «Захватчики», в котором инопланетяне то и дело похищали и подменяли людей, но против меня интриговал бельгийский двор, а не пришельцы. Я отрицательно покачал головой — к великой досаде Оливье, которому всюду мерещились марсиане.
— Они нашли похожую на маму женщину и здорово ее подготовили. Заставили изучить мою жизнь в подробностях, но она все равно путается.
— А чего они хотят? — ужаснулся толстый коротышка, сын банкира из «Креди агриколь», веривший каждому моему слову.
— Понятия не имею. Что делать — ума не приложу.
Я расписался в беспомощности, чем почти заставил друзей поверить в трагизм ситуации, возбудил их воображение: каждый по-своему объяснял неожиданно обретший реальность киношный трюк.
— Выберут самый неожиданный момент и укокошат тебя, — высказался Оливье Плон.
— Ты преувеличиваешь, — сдержанно возразил я, в восторге от своей выдумки.
— Значит, они за тобой шпионят, — подытожил тощий верзила, которого мы прозвали Авереллом.
[7]
— А куда же дели настоящую? — вскинулся Оливье Плон.
— Ликвидировали, — брякнул Аверелл (теперь он жандарм во Франш-Конте).
Я заверил его, что никто маму не убивал, ее где-то держат взаперти, чтобы в случае чего она могла прийти на помощь дублерше. Аверелл явно не поверил, но возражать пока не стал.
— А твой отец, он что, ничего не заметил?
Я повернулся к Ги де Блегору, наследнику похоронной конторы «Инар, Жилетта и Г. де Блегор». Он тоже был из аристократической семьи, но специфика семейного бизнеса ослабляла его позиции. Я провозглашал себя дворянином шпаги и мантии и не собирался уступать дворянину от катафалка. «Формалиновый» Блегор завидовал моей голубой крови и выступал главным скептиком.
— Конечно, заметил, он же не слепой! — фыркнул я. — Прекрасно понял, что это совсем другая женщина. А что прикажите ему делать? Мы решили притворяться, так у нас будет преимущество.
Оливье Плон задумчиво почесал затылок. Он принял за чистую монету мою байку о том, что мама — фаворитка короля Бельгии, предавался на ее счет фантазиям и теперь не знал, на что решиться — то ли горевать, то ли рискнуть и попытаться убедить самозванку в том, что у них были отношения.
Недавно он сам мне в этом признался, когда позвонил выразить соболезнования, прочтя некролог в «Нис-Матен».
— Полная фигня! — отрезал Ги де Блегор. — Живую женщину так запросто подменить невозможно.
— Да ты-то откуда знаешь? — вспылил верный Тозелли, жаждавший посрамить моих недругов.
— Он всю дорогу лапшу нам на уши вешает.
— Заткнись, дурак! Ясно же, она — не его мать!
— Кому ясно, а кому и нет.
— Если не верите, приходите и посмотрите на нее, — примирительным тоном сказал я, приглашая их застигнуть вражескую лазутчицу врасплох.
— Заметано, — поспешил согласиться Оливье Плон.
Отряд явился на разведку к полднику. Я редко приводил домой одноклассников — наш быт мало соответствовал моим выдумкам. Когда они с удивлением спрашивали, почему мы так небогато живем, почему мой отец ездит на «форде», а не на «роллс-ройсе», я отвечал: «из скромности», поскольку другого аргумента не находил.
Моя якобы «псевдомама» удивилась и не слишком обрадовалась, что мы явились впятером.
— Мог бы меня предупредить…
— Прости, мать.
— Ладно, — вздохнула она, — пить хотите? Что вам дать?
Мои приятели с почтительной опаской высказали свои пожелания, мама открыла холодильник, а я спросил, понизив голос:
— Слышали? Она терпеть не может, когда я называю ее «мать», а тут даже не отреагировала.
— Это ничего не доказывает, — буркнул наследник похоронной конторы.
— Вообще-то, она и правда какая-то не такая, — шепнул Оливье Плон. — Я ей всегда нравился, а сегодня даже не посмотрела в мою сторону.
Я беспомощно развел руки, соглашаясь с таким верным замечанием. На самом же деле, мамино отвратительное настроение объяснялось тем, что тебе, как и мне, не понравилась ее новая прическа, о чем ты не преминул ей сообщить; она была сама не своя, но сейчас это было мне на руку.
— У нее другие духи, — вполголоса заметил Тозелли, принюхиваясь к давившей лимон маме.
— И глаза не похожи, — вставил Эверелл.
