– Ты думаешь, мы когда-нибудь еще увидим Бульдога?
– Я надеюсь на это. Мне бы очень хотелось, чтобы он
по-прежнему был с нами.
Приехав на дачу, я зашла в свою спальню и налила себе добрую
порцию лондонского джина. Сорок семь градусов сделали свое дело. Я
почувствовала слабость в ногах и приятное головокружение. Затем вспомнила про
Юльку и быстро нашла Гарика.
– С кем осталась Юлька?
– Там с ней дежурят двое наших людей.
– Ее срочно надо перевезти в другую больницу. С Юлькой в
любой момент может что-нибудь случиться. Недоглядят ребята, и все.
– Что ты предлагаешь?
– Я бы с удовольствием перевезла ее из больницы сюда, но ее
состояние слишком серьезное для того, чтобы находиться дома. Ей необходимо
круглосуточное врачебное наблюдение. Попроси кого-нибудь найти хорошую частную
клинику, а еще лучше займись этим сам – все-таки Юлька моя подруга, и я могу
доверить это поручение только тебе. Только клиника должна быть небольшой.
Это даст нам возможность контролировать все входы и выходы.
Пусть будет всего лишь несколько пациентов и с десяток хороших врачей. По
деньгам не смотри, сколько бы это ни стоило. Как вернешься – поговорим и
разработаем план дальнейших действий.
Гарик кивнул и уехал, а я опять зашла в свою комнату и
выпила точно такую же порцию. Затем умылась, почистила зубы и расчесала волосы.
Без Бульдога стало как-то пусто и неуютно, словно от меня оторвали что-то
дорогое и тем самым сделали совершенно одинокой и глубоко несчастной. Надев
джинсы-резинки и тоненькую майку, я подошла к одному из своих мальчиков и
спросила:
– Ну, где наш заключенный?
– В подвале.
– Пошли. Я хочу с ним поговорить.
Мы спустились вниз и прошли в «камеру пыток». Я дала знать,
чтобы меня оставили одну, и села на стул, стоящий у двери. Передо мной прямо на
полу сидел человек в грязной, замусоленной рубашке и ободранных штанах.
Его лицо было бледным, скулы ввалились, а под глазами
появились черные круги. На руках были надеты наручники, пристегнутые другим
концом к батарее. Цепи были длинными, около метра, вероятно, для того, чтобы он
мог самостоятельно ходить в туалет. Рядом стояло ведро и пустая железная
тарелка. Мужчина поднял голову и затравленно посмотрел на меня.
– Привет! Как дела? Я смотрю, ты у нас уже прижился…
Говорят, ты жаждал меня увидеть.
Мужчина нахмурил брови и дрожащим голосом произнес:
– Я больше не могу…
– Что именно?
– Здесь находиться. Мне кажется, что я нахожусь здесь уже
целую вечность. Я потерял счет времени, я даже не знаю, когда наступает день, а
когда ночь. У меня нет ни сил, ни здоровья. Наверное, уже вернулась из отпуска
моя жена и не находит себе места.
– Ерунда. Все это легко исправить. Давай баксы и продолжай
платить как положено. Вот тогда ты и сможешь наблюдать, как день сменяется
ночью и наоборот. А насчет своей жены можешь не переживать. По моим сведениям,
она еще не вернулась, ведь ты у нас гостишь всего одиннадцать дней. И вообще, о
жене ты зря печешься. Когда она узнает о твоей пропаже, то, скорее всего, будет
молиться, чтобы тебя грохнули. Ты слишком много имеешь. При таком раскладе
врагами становятся даже самые близкие люди. Легче быть обеспеченной вдовой и
еще встретить мужчину своей мечты, чем жить со скопидомом, постоянно ожидая его
жалких подачек.
– Я больше не могу…
– Я это уже слышала, ну а деньги достать ты уже можешь?
– Могу. Мне нужно позвонить своим людям, и они быстренько
наберут нужную сумму.
– С этого и нужно было начинать. Теперь-то ты понял, что
деньги – это не главное. Вернее, главное, но человеческая жизнь намного
главнее. Заруби себе на носу: когда вопрос касается жизни – любые деньги
превращаются в ничто! Они становятся мусором, понимаешь?! Когда человек хочет
жить, то он отдает последнее и никогда не жалеет об этих деньгах! Он счастлив
только оттого, что он жив!
– Я это понял…
– Это радует. Обычно коммерсанты упорно не хотят этого
понимать. У них в голове только деньги, деньги и деньги.
– Почему ты так не любишь коммерсантов?
– Потому что они мать родную за деньги продадут. Коммерсы
самые завистливые и продажные люди. Если у кого-то не идет товар, то они жутко
радуются и прыгают до потолка. Все их деньги строго посчитаны. Сколько
потратил, сколько нужно вернуть, сколько кинуть в оборот, чтобы получить еще
больше. У коммерсов нет солидарности, они не хотят помогать друг другу. Они
постоянно ждут, чтобы кто-нибудь споткнулся и сошел с дистанции!
Я никогда не уважала коммерсантов. Они даже тратить-то
деньги с умом не умеют. То ли дело братва! У нас есть чувство локтя, семейности
– а это очень важно. Мы всегда выручаем друг друга и не спрашиваем, сколько это
стоит. Мы не завязаны на деньгах. Мы завязаны на отношениях.
Закурив сигарету, я продолжила:
– Конечно, и среди братвы хватает дерьма, от этого никуда не
денешься. То, что я говорю, это просто мое мнение, и я не собираюсь его
кому-нибудь навязывать.
Мой пленник сидел, уткнувшись в ладони лицом, а я уже не
могла остановиться:
