Вот так, лежа в кровати, я стал героем дня. Главный Координатор каждые два дня осведомлялся о моем самочувствии. Синоптики обещали скорое похолодание и, поскольку усы приобрели вполне пристойный вид, первым делом я решил съездить в Эсклимон, чтобы отключить воду. Вылазка моя, впрочем, оказалась совершенно бесполезной, все трубы уже успели лопнуть. Оставалось только дожидаться оттепели. Я предупредил местного водопроводчика и вернулся в Париж, заработав прострел шеи из-за весьма относительной герметичности целлофанового пакета, которым я закрыл разбитую форточку.
Чтобы не попадаться на глаза «жуку», который все еще караулил меня у автобусной остановки, весь усеянный уведомлениями «просьба убрать», я с моста Коленкур свернул на Жозеф де Местр, развернулся на улице Лепик, и тут у меня случилась остановка сердца: перед подъездом дома 98-бис, сидя на железном парковочном барьере, подставив открытый журнал бледному сиянию фонаря и уперев локти в колени, дожидалась Карин.
Я вжался в сиденье. Услышав глухой прерывистый рев моего «армстронга», она подняла глаза, но я успел отвернуть голову к Мулен де ла Галет. В зеркало заднего вида я увидел, что она снова погрузилась в чтение. Поворот у ресторана «Грациано» я проскочил, пришлось пыхтеть вверх по Лепик до самой площади Жана-Батиста Клемана, чтобы потом спуститься по улице Абревуар к началу авеню Жюно. Я не раздумывал. И не пытался ничего для себя сформулировать. Если в первое мгновение я испытал шок, то потом не мог не признать очевидное, а все мои решения, сомнения и страхи тут же отошли на второй план. Она возвращалась ко мне, хоть я и отвернулся от нее, возвращалась с тоской, гордостью и упрямством. Она пришла, пренебрегая нашей размолвкой, чтобы в свою очередь застать меня врасплох, загладить мою вину, отплатив мне тем же. Я думал, что забыл ее, а на самом деле все это время ее ждал.
Я как попало загнал машину в свой отсек и бросился к лифту. Даже не прикрыв за собой дверь квартиры, сразу рванул к окну. Карин все еще была там, на барьере, закутанная в большое черное пальто, вокруг шеи обмотан шарф. Сняла с правой руки перчатку, чтобы удобнее было переворачивать страницы журнала. Я побежал в ванную, помедлил секунду перед зеркалом. Фальшивым голосом буркнул своему отражению: «Ну, извини», — и стал сбривать новые усы. Пустил воду, чтобы смыть их, и зачесал волосы назад. Гелем укладывать не стал, сбросил кожаную куртку и вельветовые брюки. Натянул спортивный костюм, а поверх — привычный грязно-бежевый плащ. Благословил небо за то, что очки-полумесяцы так и валяются в ящике, и выскочил из дома. В этот час Ришар имел все шансы встретиться с соседями Фредерика. Плевать. Последние минуты все изменили, и мне опять важнее другая жизнь, по ту сторону улицы.
Я прошел через сад, открыл калитку, проскользнул за угол авеню Жюно и остановился на тротуаре улицы Лепик. Карин исчезла. Я нажал на кнопку домофона, который после семи не работает, потом открыл дверь своим ключом. Мой безымянный ящик пуст, на лестнице ни души. Я вновь выскочил на улицу, злость сдавила мне виски, я был готов обшарить все кафе Монмартра, где она могла укрыться от холода. Я ни в коем случае не хотел признавать, что это свидание не состоится. Нет, не приснилась же она мне там, на барьере! Я не страдаю галлюцинациями и не мечтал о ее появлении, не смел надеяться, что она когда-нибудь вернется, но теперь, когда от моего смирения не осталось и следа, я и помыслить не мог, что побрился зря.
Я присел на барьер, на то самое место, где она ждала меня еще три минуты назад. Не может быть, чтобы она успела вскочить в такси на Лепик, пока я шел через сад Мулен. Без двадцати восемь: по логике вещей, Карин, вероятно, появилась здесь после семи, иначе позвонила бы в домофон и вошла. А теперь решила где-то отогреться, выпьет стаканчик и скоро вернется. Хотел было подняться в студию, включить свет и поджидать ее у окна. Но нет, пожалуй, это опасно. Я еще не чувствую себя в полной мере Ришаром Гленом, мне нужно время, так сразу я не смогу дать ей то, за чем она пришла.
На обороте рекламного проспекта я написал ее имя и адрес «Блинов Монмартра». Не решился приписать, что люблю ее. Просто нарисовал сердце. Так признаются в любви подростки, но для меня это было больше, чем признание, — это был символ моего возвращения в шкуру человека, которому для самовыражения мало слов.
Я засунул проспект между створками входной двери. Сердце, нарисованное шариковое ручкой, смахивало на череп. Я направился к блинной, слепо веря в свою судьбу, которую в очередной раз искушал. Ясно одно: Глен и Ланберг затеяли большую игру — кто кого.
~~~
— Какие люди! — сказал хозяин. — А я уж и не ждал.
— Меня не было в городе. Но мое предложение остается в силе.
Фламбируя блин, он пожал плечами. Я сел за инструмент, поглядел на прыгающие клавиши и подхватил «Меланхолию» на ходу. Пожилые туристки, которые, отдыхая от ночной экскурсии в облаках сахарной пудры, увлеченно поедали вафли и рассматривали купленные открытки, казалось, вообще не заметили появления пианиста. Молодая пара, сидящая напротив, смотрит на меня, посмеиваясь: я принял смиренный вид: мол, не смейтесь, жить-то надо. Они отвели глаза.
Я замурлыкал про себя слова песенки, чтобы как-то приспособиться к новой роли. Куда девались вспышки агрессии и жестокой ревности, как тогда, в «жуке»?.. В тот раз меня вывела из себя ссора с Карин и то, как она отвергла меня. Если теперь она ко мне вернется, если нам удастся забыть все те поступки и слова, что встали между нами, наша с ней история возродится здесь как продолжение того вечера в баре «У Гарри».
Время течет от песни к песне, я изо всех сил стараюсь сохранить оптимистический настрой, но как только пианино останавливается, оптимизм испаряется на глазах. В перерыве хозяин угостил меня сидром.
— Ну, как жизнь? — спросил он.
— А ваша? — спросил я в ответ.
Помолчали. Дюжина бабушек погрузилась в автобус, парочку сменили двое одиноких мужчин, усевшихся друг против друга и погрузившихся в свои мысли. Один заказал мясной бульон, другой буркнул: «То же самое». Время от времени к окнам приникают лица каких-то людей, но в кафе никто не заходит, видно отправились на поиски более оживленных заведений. Стоит стеклу запотеть от очередного горячего дыхания, меня бросает в дрожь, и напрасно. Вообще, зря я тут окопался, наверное, надо было искать Карин по всему Монмартру. Ведь вполне возможно, мой проспект просто упал, когда какой-нибудь жилец открыл дверь…
— Не иначе, Дассен их уже не цепляет, — грустно вздохнул хозяин.
Я успел сделать четыре глотка, пока он мерно качал головой над рюмкой с анисовым «Рикаром». Уныние заразно. Я не выдержал:
— Так попробуйте что-нибудь другое.
— Что другое-то? — проворчал он, пожимая плечами и склоняясь к впустую коптящим конфоркам. — Это мое ремесло, судьба моя. Я ж больше ничего не умею.
— Да нет, я про музыку… На Джо Дассене свет клином не сошелся.
Он проникновенно посмотрел на меня.
— Мы с ним ходили к одному парикмахеру.
