– Жена.
– Тогда вам необходимо написать расписку, что вы просите
меня сделать операцию в связи с безвыходной ситуацией. И что вы снимаете с меня
ответственность в случае неблагоприятного исхода. Вся ответственность ложится
на вас. Никаких претензий к медперсоналу.
– Я напишу все что угодно. Вы только начинайте, а то время
идет.
Врач сунул золото в карман и направился в сторону
перевязочного кабинета.
– Что, оперировать будем? – побежала следом старушка.
– Будем, баб Тасья, будем.
– О Господи Исуси Христоси, – перекрестилась та и протянула
мне чистый листок бумаги с ручкой.
Я села за стол и принялась писать. Павла раздели догола,
положили на каталку и повезли по коридору. Опомнившись, я догнала каталку,
подошла, наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Сохрани его, Господи, – перекрестилась баба Тасья.
Время, проведенное в приемном покое, показалось мне целой
вечностью.
Иногда я задавала себе вопрос: зачем мне все это надо? И не
находила ответа.
Сколько просидела в одной и той же позе, не имею представления.
Час, два, три – не знаю. Может, больше. Не выдержав, подбежала к комнате, куда
увезли Павла, и дернула дверь. Она была закрыта. Тогда я села рядом с дверью,
прямо на пол, обхватила руками голову и хотела заплакать. Но слез не было.
Наконец дверь открылась и показалась баба Тасья. Она
опустилась рядом со мной, положила мою голову к себе на колени и принялась
гладить.
– Что? – Я вопросительно посмотрела ей в глаза.
– Живой твой соколик, живой, – улыбнулась та. – Наш Иван
Григорич настоящий кудесник.
Я подпрыгнула, поцеловала бабу Тасью и захлопала в ладоши.
Неожиданно кепка слетела с моей головы, волосы вылезли из резинки и упали на
плечи. В эту минуту из комнаты вышел врач, снял колпак и стал вытирать пот со
лба.
– Живой! – подмигнул он мне. – Крепкий.
Затем он посмотрел на мои волосы и грустно сказал:
– Где это тебя так угораздило?
– Это личное.
– Ой, детка, такая молодая, а седее меня. Господи Исуси
Христоси, – запричитала баба Тасья.
– Видно, ты много пережила, – вздохнул врач. – Все в
прошлом, главное – муж жив.
Мы вышли в приемный покой. Баба Тасья сварила кофе и разлила
по кружкам. Я взяла написанную мною бумагу и разорвала на мелкие кусочки.
– Иван Григорич, ты мужик умный. Наверное, не в первый раз
такие операции делаешь. Мне огласка не нужна, да и тебе тоже. Я тебя не видела,
не знаю, да и ты меня тоже.
– Я все понял, дорогуша, как только тебя увидел. Через пару
часов можешь забирать своего ненаглядного. Шприцы для уколов и лекарства я дам.
Самое главное – это постельный режим. Лежать недели три, не меньше.
– Понятно, – задумчиво произнесла я.
– А ехать-то есть куда?
– В том-то и дело, что некуда.
– Думай, дорогуша. Мне нужно, чтобы к утру его здесь не
было. Это село, пойми правильно и не обессудь. Слух пронесется, потом сплетен
не оберешься. Комиссии из города часто наведываются.
– Я понимаю.
– Иван Григорич, пусть они немного в моем доме поживут, –
вмешалась баба Тасья. – Как он оправится, так сразу и съедут. Я все равно в
доме редко бываю, в основном в больнице живу. Машину в гараж загонят, никто и
знать не будет. А ежели кто из сельчан поинтересуется, скажу, что молодую семью
пустила. Временные квартиранты.
– Смотри сама, баб Тасья.
Я достала бумажник, вытащила оттуда пятьсот долларов,
разделила пополам и протянула обоим.
– Это за заботу.
– Господи Исуси Христоси, деньги-то какие шальные, –
запричитала баба Тасья. – Что ж я с ними делать-то буду? На ямку себе отложу!
– Мы ненадолго. Как только Павлу будет лучше – сразу уедем.
Нам есть куда. Просто в таком состоянии его возить не хочется.
– Да живите сколько хотите, – улыбнулась баба Тасья. – Я вас
не гоню.
Григорьевич подобрел, сложил баксы пополам и положил в
верхний карман.
– Только про операцию никому. Просто муж приболел и дома
лежит. Это для местных жителей. А еще лучше ни с кем не общайтесь. Я на неделе
его проведаю. Посмотрю, как идет период восстановления.
– Само собой, – улыбнулась я и пошла к Павлу.
Павел лежал на кушетке. Глаза закрыты.
– Он не умер? – испуганно спросила я у вошедшего следом
врача.
– Да нет, – улыбнулся тот. – Под наркозом. Скоро должен
очухаться. Только еще раз говорю, главное – постельный режим.
Мы отнесли Павла в машину, положили на заднее сиденье и
поехали к дому бабки Тасьи.
Дом оказался довольно уютненьким и чистеньким. Павла
положили в спальню. Машину загнали в железный гараж, стоявший рядом с домом.
Баба Тасья ушла в больницу, а я села на кровать рядом с Павлом. Он лежал
неподвижно, не открывая глаз. Я взяла его сумку, открыла ее и попробовала найти
что-нибудь полезное. В боковом кармане сумки лежал конверт. В конверте
оказалась фотография молодого симпатичного мужчины лет тридцати пяти. Он стоял
у шестисотого «Мерседеса» в дорогом костюме и длинном кожаном плаще. На
обратной стороне фотографии была надпись: Горелин Виктор, далее следовал
домашний адрес и телефон.
Я внимательно прочитала его и моментально поняла, что этот
субъект проживает в доме напротив дома блондинчика. Теперь понятно, почему
Павел был на чердаке. Он готовился убить человека – Виктора Горелина, владельца
шикарного «Мерседеса».
Только интересно, каким образом он собирался это сделать? У
Павла винтовка с оптическим прицелом. Может быть, он хотел выстрелить в окно
квартиры? Вряд ли.
Скорее всего, у Павла было точное время, когда «Мерседес»
подъедет к дому.
