— Именно поэтому я и не могу стать сподвижником Лютера! Во многом я с ним согласен, но, если утрировать, его теология превращает Бога в жестокого тирана, который, непонятно по каким критериям, решает, что некоторые люди заслуживают спасения, а другие — нет, делая из человека марионетку, напрочь лишенную собственной воли. Я не признаю бога, который принимает одних, а остальных отправляет в лапы дьявола! — воскликнул мессер Луцио с горячностью. — Это равно утверждению, раз уж Бог всемогущ, а человек бессилен, что Господь причиняет не только добро, но и зло. Мой друг Эразм тоже понял это, потому и написал свою «Диатрибу, или Рассуждение о свободе воли».
Он поднял книгу и открыл ее почти в самом конце.
— Эразм сделал совершенно правильный вывод, что теории Лютера приводят к ужасающему парадоксу: «Бог одних смертных награждает за свои добрые дела, а других за свои злые дела карает вечными муками».
[6]
Эта позиция для нас абсолютно неприемлема. Как христиане, мы не можем согласиться с образом жестокого бога, а как гуманисты — не можем принять положение о том, что человек полностью лишен свободы воли. Думаю, что Лютер в своем стремлении возвеличить Бога, увы, принизил человека. Мы же, с другой стороны, хотим прославить Творца, возвысив человека. Потому что Господь в своем величии создал человека свободным, а величие человека в том, что он по своей воле познает Бога и трудится над своим спасением не только через веру, но и через собственные поступки, которые, конечно, могут быть вдохновлены и подкреплены милостью Божьей. Мы разделяем стремление Лютера поставить слова и мысли индивидуума над тиранией Рима, который хотел бы диктовать каждому, во что ему нужно верить, ведь именно оно делает немецкого реформатора подлинным гуманистом. Поэтому, когда духовные власти отлучили Лютера от церкви, я выступил в его защиту, хотя для меня эта поддержка обернулась изгнанием. Но мы не можем согласиться с тем, что освобождение от господства Рима должно повлечь за собой потерю человеческой свободы. В вопросе о свободе воли именно Римско-католическая церковь, несмотря на все свои недостатки, защищает человеческое достоинство.
Джованни полностью согласился со словами наставника. Ему тоже казалось, что лучше быть свободным, чем рабом, даже если придется предпочесть зло добру и потерять душу.
— Но почему Лютер выбрал теологическое решение, которое идет вразрез с давними традициями церкви? — спросил юноша.
— Хороший вопрос, я сам задавал его себе много раз. Думаю, ответ кроется в характере этого человека. Лютера, как он сам часто писал, одно время терзал страх. Он стал монахом вследствие обета, данного однажды Пресвятой Деве, когда вспышка молнии напугала его чуть ли не до смерти. Когда Лютер оказался в монастыре, страх перед гневом Божьим продолжал мучить его, несмотря на то что он постоянно постился и умерщвлял плоть. На самом деле на него повлияло проповедование о том, что спасение возможно только через отречение от мирских соблазнов, а не через веру и милость Божью. Себя он считал настолько недостойным, что принял совершенно противоположную концепцию, согласно которой человеку не дано влиять на собственное спасение или осуждение на адские муки. Он объяснил, что избавление от мук пришло, когда он перечитал «Послание к римлянам святого апостола Павла» и истолковал его таким образом, что спасение дается через веру, которая является милостью Божьей, а не через добрые дела. После этого страх перед вечным проклятием оставил его. Раз Господь послал ему веру, он спасется, считал Лютер, и не важно, какими будут его поступки, праведными или нет. Он ушел из монастыря, женился на бывшей монахине, стал наслаждаться едой и питьем и перестал беспокоиться о своем спасении!
— Понятно. А что лично вы думаете по этому поводу?
— Я согласен с Эразмом и великой христианской традицией, что человек обязан спасением Богу, но благодаря свободе воли и праведным деяниям вносит в него свою лепту. Хотя понимаю точку зрения Лютера — жить с осознанием ответственности за собственную жизнь гораздо труднее, чем существовать с верой в то, что спасешься, вне зависимости от своих поступков, хороших или плохих… а все неверующие будут прокляты!
Джованни вдруг осознал, что не знает, верующий ли он. Он верил в Бога не задумываясь, но его вера не была истовой, зрелой или сознательной. А познакомившись с трудами древних языческих философов, почувствовал, что их взгляды ему гораздо ближе, чем постулаты Библии, которые либо оскорбляли его, либо были непонятны.
Вопрос о спасении до такой степени заинтересовал юношу, что он задумался над тем, предопределена ли его судьба заранее и, как считают сподвижники Лютера, изменить ее не дано, или он свободен и, значит, сам отвечает за свои поступки и жизнь.
Мессер Луцио встал и принес из своей библиотеки еще одну книгу. Улыбаясь, он вручил ее Джованни.
— Вот, прочитай! Это введение в девятьсот тезисов, которые мой друг Джованни Пико делла Мирандола хотел представить на суд всех знаменитых ученых-современников, те самые, которые осудил Папа Иннокентий Восьмой. Замечательная работа! В ней ты найдешь, что я думаю о свободе человека.
Джованни поблагодарил наставника и вышел из дома. Устроился у подножия старого, замшелого дуба, открыл книгу и посмотрел на название: «De Hominis dignitate» («Речь о достоинстве человека»). Затем, одолеваемый чувствами, начал читать.
Глава 25
Неделя проходила за неделей, а Джованни с воодушевлением читал и перечитывал небольшую книгу Пико делла Мирандолы.
Тем временем мессер Луцио продолжал объяснять юноше основы наук, а Пьетро учил его обращаться с оружием.
Вскоре Джованни уже мастерски владел шпагой. Помимо обыкновенной физической нагрузки и пользы, которую могли бы принести подобные упражнения в будущем, Джованни находил в фехтовании связь со своими интеллектуальными занятиями. И движения, и мысли должны быть отточены до совершенства.
Джованни вел весьма насыщенную жизнь, но продолжал думать о Елене. Вернее, образ Елены словно жил внутри него, юноше даже не надо было прилагать усилий, чтобы его вызвать. Каждый минуту Елена находилась рядом. Была ли физическая оболочка Джованни занята едой или рубкой дров, а мозг — решением философского вопроса или правилом латинской грамматики, он всегда чувствовал незримую связь с возлюбленной, а ее лицо с закрытыми глазами навсегда запечатлелось в его памяти.
Ночами, перед тем как заснуть, он думал о Елене, мысленным взором задерживался на изгибе губ и бровей, волнах рассыпавшихся волос, затем представлял, как берет ее нежную руку, прикасается к смеженным векам. Юноша ни разу не видел ее глаза, даже не знал, какого они цвета. И когда пытался угадать, его сердце замирало от восторга.
Весна уже переходила в лето, тело и разум Джованни, очнувшись после долгой зимы ученичества, словно расцвели, и юноша радовался первым плодам тяжкого труда. Он добился таких поразительных успехов, что учитель решил двигаться быстрее, и вскоре Джованни уже читал Платона и Аристотеля в оригинале.
